Пусть не сошлось с ответом!.. Присутствие духа

Его тоже не умилял больше Гете, не радовали ни Уланд и ни Тик. Он порой думал об этом с недоумением, даже пытался себя корить. Ведь они были непричастны к тому, что происходило сейчас, - разве это они подготовили марш германской армии по русской земле? - и все- таки не умиляли, не радовали…

Леонид Витальевич повторял про себя строки стихотворения. Очень редко он находил в стихах, звучавших по радио, свои чувства. Чаще он встречал чувства, которые, поразмыслив, мог разделить. Но не свои.

В любых варьянтах сквозь немецкий стих
Мне слышится угрюмый шаг пехоты…

Леонид Витальевич приглушил звук - по радио давно уже звучали другие слова и голоса. И тут опять - теперь из переулка - до него донесся тяжелый шаг немецкой пехоты по булыжной мостовой. Под этот шаг, не умолкавший долго, он задремал от слабости в кресле.

Очнулся он оттого, что в дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в комнату кто-то вошел. Раньше чем Леонид Витальевич увидел вошедшего, он успел подумать, что теперь уже нельзя, как прежде, оставлять дверь незапертой. Радио не спрятано… Даже не выключено!.. К счастью, из-за занавески, отделявшей «прихожую» - вешалку, умывальник, зеркало, - вышел Воля.

- Леонид Витальевич, видели девочку, что у нас жила, помните? - начал он, не здороваясь, задыхаясь. - Я вот принес фотокарточки ее предков, посмотрите, ни одного еврея, скорее только, вот… голубая кровь, к бургомистру надо идти, вы, верно, с ним учились?..

- Воля, сядьте и расскажите все коротко и медленно, - потребовал Леонид Витальевич учительским голосом.

Когда Воля закончил свой рассказ, он сказал:

- Что ж, пойду к Грачевскому. Шансов не много, а попытаться, конечно, необходимо. Правда, попытка иной раз - тоже пытка, но тем не менее… - Он скрылся за занавеской и стал переодеваться.

- Помнишь, как ты его к нам не пустил, когда оп только-только бургомистром стал? - спросила Римма Ильинична, в то время как Леонид Витальевич, всматриваясь в сумрак зеркала, повязывал галстук.

- А, тогда-то? Помню, - ответил Леонид Витальевич.

Он понимал, что жена имеет в виду: то, что и сам Грачевский вряд ли забыл это, и тогда визит к нему просто бессмыслен.

- Ну, так, - сказал Леонид Витальевич, оборачиваясь уже с порога и в упор глядя на Волю, но адресуя свои слова и жене тоже: - Я иду к дурному человеку. И только то, что он любит удивлять и казаться загадочным - это за ним водится! - позволит мне сохранить долю надежды на то…

- Фотографии!.. - испуганно воскликнул Воля ему вслед, как будто Леонид Витальевич забыл самое главное.

- А, конечно, я посмотрю, - мягко согласился Леонид Витальевич.

С вежливым, беглым вниманием он начал перебирать фотографии, - несомненно, затем лишь, чтоб через минуту отложить их в сторону. Но потом всмотрелся в одну, медленно перевернул ее, от второй долго, изумленно не отрывал глаз…

- Может быть, самое поразительное состоит в том, что я знал этих людей, - проговорил он. - Я бы даже сказал, что, совсем о том не заботясь, они в юношеские мои годы сильно на меня влияли… Целая пора в жизни с ними связана - не худшая, как видно теперь. Римма, ты легко поймешь, о ком я… Как же все причудливо и закономерно!.. Воля, ждите меня, пожалуйста, здесь или дома. Ну, пойду.

Придя в городскую управу, Леонид Витальевич застал Грачевского и сейчас же был им принят.

- Как живете-можете? - фальшиво-непринужденным голосом начал Леонид Витальевич, приближаясь к столу бургомистра, за которым тот сидел в кресле с очень высокой спинкой, напоминавшем судейское.

- Живу, но, к несчастью, ничего не могу, - без промедления отозвался Грачевский, выходя из-за стола навстречу посетителю.

- Решительно ничего не можете?.. - изумленно и опечаленно переспросил Леонид Витальевич, и на этот раз тон его был искренен: в самом деле, стоило ли ему в таком случае самому приходить к человеку, которому он не позволил переступить порог своего дома, пожимать его руку?

- Почти, - ответил Грачевский, тоном и улыбкой давая понять, что не надо его понимать слишком буквально: кое-какие малости ему еще по силам.

- Ну, это все-таки более обнадеживает, - проговорил Леонид Витальевич с деланным облегчением, как будто не сомневался, что бургомистр непременно ему поможет, если только в силах помочь.

- Вы мне скажите, Леонид: когда интеллигенты в России что-либо могли? - горько и в то же время жеманно произнёс Грачевский, называя Леонида Витальевича, как в студенческие их годы, и тоном своим воскрешая в его памяти нескончаемые домашние дискуссии той поры. - Я уж не говорю о последнем двадцатипятилетии нашей жизни. Но прежде? Разве Короленко мог что-нибудь? Или Лев Николаевич?..

Леонид Витальевич слушал молча, но словно бы разделял чувства Грачевского.

- А в какие крайности все тогда ударялись!.. - продолжал Грачевский.