Пусть посмотрит в глаза Припять

Вертолёт МИ-24 низко пролетел над озером, поднимая волну. Грохот стоял невообразимый. Сидевший рядом с пилотом генерал Антошкин сердито погрозил ребятам кулаком и выразительно покрутил пальцем у виска. Вертолёт направился в сторону АЭС, и шум винта быстро стих вдали.

Ребята непонимающе переглянулись.

– Чего это генерал разбушевался? – недоумённо спросил вмиг присмиревший Лёха.

– А я что, знаю? – Сашка старательно причёсывал пятернёй растрёпанную ветром гриву. – Говорит, что мы – дураки!

Лёха задумчиво смотрел вслед вертолёту, который уже кружил над атомной станцией:

– Я вот думаю: когда начнут сбрасывать песок в реактор с высоты, то ведь всякая гадость поднимется в воздух, так? А если ветер принесет её в город? А если эта гадость – радиоактивная? Пойдём отсюда, а? Если кафе открылось – купим мороженное и махнём на Семиходский Старик. «Метеор» только в час отплывает, да и трусы мне, по-любому, высушить надо.

Сашка рассмеялся и согласно кивнул головой…

Надо сказать, что Лёша Куземко – хоть и двоечник, но парень совсем неглупый. Он правильно понял, что представляет собой серая пыль на лодках. Догадался и о последствиях сброса мешков с песком в нутро реактора. Если бы мальчишке ещё хватило ума понять, что из города нужно выбираться как можно быстрее. Если бы…

Кстати, именно в эти минуты академик Легасов предотвратит немалую беду. Узнав, что вертолёты Антошкина уже вылетели на станцию, Валерий Алексеевич свяжется с генералом по рации и категорически запретит сбрасывать песок до окончания эвакуации города…

– Где народ-то? – Сашка удивлённо таращил глаза, оглядывая с обзорной площадки возле кафе пристань и набережную.

Речной вокзал, ещё утром исправно работавший, был закрыт. Не открылось и кафе «Припять». Вокруг – ни души.

Недоумённо пожимая плечами, Санёк подошел к Лёхе, который бросал «трёшки» в автомат, набирая газировку в большую флягу. Автомат довольно хрипел, попеременно наполняя фляжку то водой, то сиропом.

– Где народ-то? – повторил Сашка.

– Да вон народ! – Лёха махнул рукой в сторону улицы Курчатова. – Люди ходят, машины ездят! А что кафе закрыто – так, может, учёт! Погнали на озёро быстрей, что-то у меня на этой жаре опять башка разболелась!

И они пошли через пустой пляж и цветущий луг на озеро Семиходский Старик, удаляясь от города и атомной станции. Где-то глубоко в подсознании Санька промелькнула мысль о необычной тишине на лугу: пчёлы, шмели и прочая жужжащая и звенящая живность девалась неизвестно куда…

В это время, встревоженная Санькина мама, узнав о предстоящей эвакуации города, прибежала домой и, прочитав записку, облегченно вздохнула, думая, что сын уже в Киеве. Она позвонила Лёшиной маме, и женщины, слегка поругав сыновей за самодеятельность, пришли к выводу, что «не бывает худа без добра»; обменялись адресами киевских родственников, рассчитывая увидеть сыновей ближайшим вечером. Такое вот вышло недоразумение. В те давние годы мобильный телефон, по которому можно позвонить из леса домой, был сказкой из далёкого будущего…

…Время хулиганистые ребята провели неплохо – сначала потопили лодки на лодочной станции, потом с визгом носились по мелководью, поднимая фонтаны холодных брызг; потом перекусили бутербродами с вареной колбасой, которые запили нагревшейся на солнце сладкой водой из алюминиевой фляжки. А потом, умаявшись, растянулись на белом речном песке и быстро задремали, убаюканные шелестом камыша и свежим приозёрным бризом Семиходского Старика…

– Сашка! Просыпайся! – юный девичий голос серебряным колокольчиком тихо прозвенел в ушах Санька. – Просыпайся! Здесь нельзя оставаться!

Сашок лениво открыл глаза и тут же вскочил на ноги. Тяжёлая, словно свинцом налитая голова немедленно закружилась, в глазах потемнело, и Сашка ухватился за дерево, удивлённо таращась на девушку в белой вышитой цветками кошуле и красной длинной юбке. Девушка грустно улыбнулась и поправила на голове синий, сплетённый из барвинков венок.

– Здесь нельзя оставаться! – тихо повторила девушка. – Буди своего друга, и уезжайте!

Ничего не понимающий сонный Сашка спрятался за деревом и, краснея, торопливо натягивал джинсы.

– Ты… ты кто? – прокашлявшись, глухо спросил он.

– Я – Припять, Сашка! – русалочий голос девушки задрожал. – В городе почти никого не осталось. Все уехали. Навсегда. Уезжайте и вы. Идите на пристань и уезжайте! Скорее!

Санёк застегнул на все пуговицы рубашку и глупо рассмеялся:

– Как уехали? Куда уехали? Какая Припять? Зовут тебя как?

Девушка начинала терять терпение. Досадливо сморщила мгновение назад казавшееся юным красивое лицо. Бездонные васильковые глаза её вдруг погасли, потускнели, глубокие морщины прорезали впалые щеки и лоб, цветки венка пожухли и стали осыпаться.

– Убирайтесь отсюда немедленно! – зашамкал сиплый старушечий голос.

– Убирайтесь, глупые дети! Или останетесь со мной навсегда!

Страшная, одетая в рубище седая старуха невидящими глазами уставилась на Сашку, с трудом подняла дрожащую руку и погрозила длинным костлявым указательным пальцем.

Санёк заорал, попятился и споткнулся о безмятежно спящего на песке Лёху.