Пусть правит любовь. Автобиография

Хоть папа и заботился обо мне, он не совсем понимал, как со мной обращаться. Воскресным утром, вскоре после концерта Jackson 5, он повел меня в Центральный парк, чтобы я покатался на велосипеде. Он сел на скамейку, а я поехал дальше. Все шло хорошо, пока переднее колесо не ударилось о камень, после чего я упал. Джинсы порвались, все колени были в крови. Я заплакал – и тут папа разозлился.

– Если ты не перестанешь, – сказал он, – я дам тебе настоящий повод для слез.

Я не понимал причину его гнева. Он злился из-за того, что я упал, или из-за того, что я заплакал? Вместо того чтобы утешить, он схватил меня за руку и потащил домой. Когда мы добрались, он сказал маме, что ее сын – плакса.

Вместо того чтобы спорить с мужем, мама подождала до вечера и спросила, не хочу ли я произнести волшебное слово. Именно это я и сделал: «Абракадабра», – как вдруг Рафф-Рафф оказался рядом со мной. Рафф-Рафф терпеливо выслушал меня. Он услышал, что я в замешательстве. Рафф-Рафф понимал, как мне неловко, и избавил меня от боли.

В том же году родители привели меня в Rainbow Room, расположенный на шестьдесят пятом этаже Рокфеллеровского центра, посреди сверкающих небоскребов Манхэттена, чтобы отпраздновать мой шестой день рождения. В тот вечер играл Дюк Эллингтон, а его музыканты, одетые в строгие смокинги, выглядели как дипломаты. Дюк был одет в белое. Его биг-бэнд звучал нереально громко. Мама с папой знали Дюка, поэтому он ненадолго подошел к нашему столику. Этот великий человек поднял меня на руки и начал дирижировать музыкантами, пока они играли песню «Happy Birthday». Саксофонист Пол Гонсалвес подошел и сыграл мелодию прямо передо мной. Не зная, как физически показать привязанность, папа заставил меня почувствовать себя особенным, пригласив Дюка.

Другие открыто демонстрировали свои чувства. Взять хотя бы Сида Бернштейна. Он был отцом моего друга Адама. Сид был промоутером, который привез The Beatles в Америку и разрекламировал их легендарный концерт на стадионе «Шей». Сид работал со всеми подряд – от Джеймса Брауна до Herman’s Hermits.

Наша крошечная квартирка могла бы поместиться в одном из гардеробов пятнадцатикомнатного дома Бернштейнов на Парк-авеню, 1000. У каждого из шестерых детей Бернштейна была собственная спальня со своей ванной комнатой. В длину семейная столовая была примерно как дорожка для боулинга. На стенах висели золотые пластинки в рамках. Там были няни, повара и экономки. А еще сам Сид – большой любящий человек, который водил нас в пиццерию Patsy’s в Гарлеме, где он мог съесть целых три пирога. Сид был полон жизни, веселья и свободы в своих чувствах. Он крепко нас обнимал и целовал каждый раз, когда здоровался со своими детьми, включая меня. Это был тот вид отцовской привязанности, о котором я действительно мечтал.

Несмотря на все свои недостатки, отец делал для меня много хорошего. Когда мне было семь лет, папа привел меня в магазин Manny’s Music на Сорок восьмой улице и купил мне самую первую гитару, акустическую Yamaha со встроенным звукоснимателем, с регуляторами громкости и тона спереди. Еще он купил мне небольшой тренировочный усилитель. Я несколько месяцев изучал каталог фирмы Fender и умирал от желания заполучить изогнутый Stratocaster золотистого цвета. Но папа объяснил, что эта гитара более универсальна для новичков. Грех было жаловаться – я и не жаловался.

Я впервые по-настоящему попробовал писать музыку после того, как подружился с парнем, который жил через дорогу от меня, – долговязым Алексом Вайнером с длинными волосами. Семья Алекса жила в классной квартире в Гринвич-Виллидж, а не в Верхнем Ист-Сайде. Его мама была хиппи и верила в свободу творчества. Атмосфера в доме Вайнеров была мрачной. Некоторые стены были окрашены в черный цвет, а некоторые покрыты небрежным граффити. Мать Алекса разрешала нам рисовать на стенах. Я любил это место! Более того, у Алекса был именно тот Stratocaster, о котором я мечтал, и усилитель Fender. Вместе мы написали песню под названием «I Love You, Baby». Что я в этом возрасте знал о любви? Тем не менее я знал, что слово «любовь» должно быть в тексте песни.

Мы могли написать эту песню под кайфом, потому что в квартире Алекса всегда пахло марихуаной. Этот запах не был новым для меня, я встречал его и в Бед-Стае. Он присутствовал и на вечеринках, на которые меня брали родители в детстве. Мама с папой не курили, в отличие от многих своих друзей.