Пусть все горит

Смотрю на экран со слезами на глазах. Внутри меня пустота. Усталость. Не только от рутины, но и от безнадеги. Дочка кушает, и я разжимаю зубы, чувствую вкус крови на языке, ощущаю, как задний зуб шатается в десне, и думаю о том, чтобы убить его. Раньше, когда Ленн угрожал отправить мою сестру домой, он говорил, его приятель Фрэнк Трассок сразу же поймет, что что-то не так, потому что они разговаривают каждый день, и если Ленн напишет ему, то Ким Ли сразу же депортируют. Но Ленн больше не может использовать это против меня, поэтому теперь угрожает моему ребенку. Значит, я не могу сбежать: ставки слишком высоки. Я не могу выбраться отсюда. До рождения ребенка у меня всегда была возможность покончить с собой, может быть, в дамбе, но тогда Ленн сделал бы так, чтобы мою сестру отправили обратно. Теперь я не могу покончить с собой, потому что моей дочери придется терпеть немыслимо жестокую жизнь, и ей придется терпеть это одной. Но я могу покончить с ним. Риск в том, что мы застрянем здесь без еды, что припасы иссякнут, еда закончится, и мне придется ждать какого-нибудь случайного посетителя. Или его приятеля Фрэнка Трассока. Может быть, мне придется сражаться с Фрэнком. Защищать нас обеих. Ленн гладит меня по голове и отпускает замечания по поводу одного из игроков в бильярд, а я сижу, кормлю свою дочь и планирую его гибель.

Глава 13

Моя дочь растет, и ей нужно имя. Она заслуживает нормального имени.

Я пытаюсь представить себе свое детство. Цвета, крышу нашего дома, запах цветов лотоса летом и то, как отец гонялся за нами по саду, прячась за кустами бамбука и притворяясь, что не может нас найти, а потом выбегал, ревел, смеялся и снова убегал, словно соседский мальчишка. Имя дочери придет ко мне само собой.

Когда я была маленькой, у нас случались трудные годы. После рождения младшего брата у нас не было денег на обувь и новую одежду. Но мы никогда не голодали. Позже отец рассказывал мне, как он часто беспокоился за семью. Но я этого не замечала. Родители ограждали нас от своих забот, и их отношения были настолько крепкими, что они опирались друг на друга. Они нашли друг друга после вечеринки в ресторане на берегу реки в 1989 году.

Ленн оставил для меня таблетку у кухонной раковины. Я принимаю ее и поднимаюсь к дочери, чтобы вздремнуть в полдень. Ее глаза бегают по комнате. Поднимаюсь по лестнице, нога болит, рот болит, а она смотрит на меня сверху, прямо в глаза, на лицо, впитывая в себя.

Мы лежим вместе, и я кормлю малышку. Таблетка работает. Теперь это большая пыльная квадратная таблетка – он сменил поставщика. Ленн уверяет, что внутри то же самое лекарство, но мне кажется, оно сильнее.

Когда я просыпаюсь, y меня пересыхает во рту. Губы слиплись и прилипли к подушке односпальной кровати в маленькой спальне. Мне требуется время, чтобы вспомнить, где я. Кто я. Я нахожусь в том туманном состоянии, которое испытываешь, когда почти засыпаешь, а может быть, уже погружаешься в сон, а потом тебя будит какой-то шум, и тебя переполняет неопределенность и тепло, и хочется удержать этот тихий гул.

Где мой ребенок?

Что он с ней сделал?

Я поворачиваюсь и чувствую ее под своей грудью, под собой. Мой вес давит на нее. Я приподнимаюсь на одном локте, сердце в груди стучит как барабан. Что я с ней сделала? Я достаю дочку из-под себя, но она неподвижна.

Тихо.

Нет.

Что я сделала?

Ее глаза закрыты. Я подношу малышку к своим губам, ее рот к своему, чтобы почувствовать ее дыхание, но дыхания нет. Дочка теплая, но это мое тепло.

– Нет, нет, нет, – повторяю я, но слова улетают в пустоту. Комната начинает вращаться вокруг меня.

Я держу малышку перед собой и сдавливаю до тех пор, пока ее крошечный носик не начинает морщиться, она фыркает и открывает ротик.

Я поднимаю ей веко. Она закрывает его обратно. Прижимаю ее к груди, малышка открывает ротик и припадает к соску, но не кушает. Она жива. Меня накрывает волнами облегчения, каждая сильнее предыдущей. Но внезапно я трезвею, и с моей головы спадает таблеточный туман. Боже мой, Танн Дао, ты чуть не убила собственную дочь!

Кровь застывает в жилах от мыслей о том, что могло бы случиться. Эти новые таблетки, что в них напичкано? Ленн никогда не говорил мне, для какого вида животных они предназначены. Я в бешенстве от недостатка информации. Этот человек контролирует меня десятками разных способов. Сотнями способов.

Я должна отучить себя от таблеток, иначе случайно убью собственного ребенка. Я сплю слишком глубоко, мой сон чересчур нереален.

Малышка отрывается от моей груди, и с ее губ стекает капля молока, а на подбородок – другая.

– Прости меня, крошечка, – шепчу ей. – Прости меня, пожалуйста, я больше так не буду.

Она открывает глаза и смотрит на меня так, словно говорит, что я уже идеальная и она самый счастливый ребенок на земле, живущий в полной безопасности.

– А ну давай вниз!

Я вытираю слезы с глаз, проверяю малышку, она в порядке, так что мы снова сползаем по лестнице.

– На кассетах видно, что ты весь день ни черта не делала!