Пусть все горит

От нее не слышно ни писка, да и от Синти тоже.

Ленн приходит, когда я разогреваю коровье молоко. Я ненавижу это молоко, не хочу больше его видеть. Бутылка, поросячья бутылка, сушится на теплом месте у плиты.

– Завтра, наверн, съезжу в магазин большой в городе, не знаю пока.

– Нет, – отрезаю я, и мои руки трясутся от гнева. Гнева и страха. – Ленн, посмотри на нее, она же умрет.

– Ну смотрю, все с ней в порядке. Ты, Джейн, прекращай меня нервировать, как сделаю, так и сделаю.

– Твоя дочь, – начинаю я, хотя никакая она ему не дочь и никогда не будет, ничего ее с ним не связывает, – умрет сегодня ночью, – произношу с неумолимостью то ли священника, то ли политика в голосе.

Он смотрит на нее и фыркает.

– Ладно, сейчас бутерброд съем и, может, съезжу, но не обещаю!

Я говорю «спасибо» одними губами, поскольку хочу, чтобы последнее слово осталось за ним, будто от этого оно станет твердым, как камень.

Ленн снимает банку с лекарством с верхушки шкафа, отвинчивает большую металлическую крышку, достает оттуда три кусочка и кладет их на сосновый стол.

Я киваю ему и склоняю голову.

Пока он ест свой сэндвич, я кормлю Хуонг из большой пластиковой поросячьей бутылочки. Она не кушает. Я двигаю голубую соску и пытаюсь немного сжать бутылочку, но дочка ни в какую, даже не смотрит мне в глаза, и я вот-вот сдамся. Она отворачивается от меня. Если она сейчас умрет, то лишь с одной мыслью в ее младенческом уме, ясной, словно горизонт осенью: родная мать ее подвела. У меня была одна задача. Я пытаюсь переложить малышку на другую сторону, подкладываю под руку подушку, маню ее синтетической соской, но она ни в какую не хочет прикладываться.

– Ну же, солнышко, кушай, – умоляю я, и мой голос застревает в горле. – Радость моя, пожалуйста, хоть чуть-чуть. Сделай глоточек.

Хуонг открывает рот, я аккуратно подношу соску, и мне кажется, она пытается сосать, будто бы оживает некий рефлекс, но потом молоко просто выливается у нее изо рта. Она кашляет, я глажу ее по спине, и малышка обмякает в моих руках.

Я поворачиваюсь к Ленну, он видит ужас в моих глазах и тут же уходит.

Я смотрю, как его «Ленд Ровер» уезжает быстрее, чем обычно; как вода разлетается брызгами из луж на дороге. Я прижимаю малышку к себе. Он отпирает запертые ворота на полпути, проезжает через них, снова запирает и уезжает. После того как он увидел сообщение о Синти в телевизоре, Ленн установил новый знак. Я видела, как он прикручивал его к воротам, но не знаю, что на нем написано.

Ленн ушел, но уже через несколько минут я хочу, чтобы он вернулся. Впервые в жизни я хочу, чтобы он вернулся домой.

Я отношу Хуонг к печке, чтобы она согрелась, беру свои тряпки, ведро и мыло. Опускаюсь на пол у раковины и открываю шкаф. Ведро стоит на месте. Я отодвигаю его в сторону и шиплю, как шипит она, прижимаю Хуонг к себе (малышка уже спит) и просовываю палец в отверстие.

Ничего не происходит.

Я шиплю и шиплю, тычу пальцем в дырку в половице, и наконец кто-то касается кончика моего пальца и выталкивает его обратно. Я смотрю, как ее ноготь, длинный и грязный, пробивается сквозь пол в шкафу под раковиной.

– Помоги мне, – шепчу я.

– Помоги мне, – отвечает она.

– Моя малышка заболела. Она не пьет коровье молоко.

– Она в сознании? – спрашивает Синти.

– Да.

– Давай ей молочко понемножку, пусть с пальцев капает. Или окуни сосок в молоко. Добавь немного сахара, главное, чтобы молоко было теплым. Этих капелек хватит, чтобы она продержалась до того, как будет смесь. Дай ей капельку водички. И не давай малышке замерзнуть.

Я проталкиваю сквозь щель треть лошадиной таблетки.

– Что это? – спрашивает она.

– Это от боли, – говорю я, а в ответ тишина. – Спасибо, – продолжаю я. – Ты мне очень помогла.

– Спасай ребенка, – слышу голос Синти. – А затем спаси меня.

Она снова просовывает палец в отверстие, и я пожимаю его большим и указательным пальцами, а потом наклоняюсь, чтобы просунуть голову в шкаф и поцеловать его.

Ленн возвращается через час.

Ленн гонит по дороге как сумасшедший, а я развожу огонь в плите. Поросячья бутылочка вымыта и ждет, когда в нее зальют смесь. Малышкино лекарство.

Я открываю входную дверь, а Ленн выбегает из «Ленд Ровера» с пакетами из «Теско».

– Жива малышка? – кричит он.

– Дай сюда! – практически кричу я.

Ленн ставит оба пакета на обтянутый пленкой диван. Мне кажется, я готова его обнять.

Он протягивает мне большую цилиндрическую банку с детской смесью, я открываю ее и нахожу внутри пластиковый мерный совочек, читаю инструкцию так быстро, как только могу, а Ленн протягивает мне новую бутылочку, свежую, не для поросят, а для детей, человеческих детей. Я опускаю ее в кипящую на плите воду и стряхиваю, чтобы она высохла. Малышка поникает, я чувствую это. Выглядит она так же, но как будто сдается.

Я набираю в бутылочку воду, встряхиваю ее и выдавливаю каплю на запястье – она слишком горячая. Но я не могу больше ждать. Я баюкаю Хуонг на руках, малышка весит меньше наволочки. Я подношу соску – специальную детскую соску нужного размера – к ее рту.

Она не хочет ее брать.

– Пожалуйста, крошечка, – умоляю я.