Пусть всегда светит солнце

— Сколько у них делегатов съехалось? — устало поинтересовался Дзержинский.

— Человек триста — четыреста.

— Так. А наших уже зарегистрировалось более семисот. Ну что ж, посмотрим, что сегодняшний день покажет.

Отпустив Танцюру, Феликс Эдмундович прошелся по кабинету, постоял около ширмы, словно раздумывая — не поспать ли ему до начала съезда.

Но потом, решительно тряхнув головой, точно отгоняя от себя соблазн, Дзержинский сел за стол и принялся внимательно просматривать протоколы допросов…

Когда Феликс Эдмундович, проверив посты и переговорив с комендантом Кремля Мальковым, прошел в президиум съезда, в зале уже бушевали страсти. Выступал левый эсер Александров. Зачитав приветствие от трудящихся Украины, он обрушился с демагогическими нападками на Брестский мирный договор, требуя его расторжения. Сидевшие в зале левые эсеры устроили Александрову бурную овацию.

Председательствовавший на съезде Яков Михайлович встал и спокойно произнес:

— Я не сомневаюсь в том, что преобладающее число тех оваций и аплодисментов, которые заслужил оратор, относится не к его словам, а целиком и полностью к борющимся украинским рабочим и крестьянам.

Делегаты-большевики зааплодировали. Феликс Эдмундович огляделся. Зал переполнен. На ярусах — гости, оркестровую яму заполонили журналисты. В боковой ложе, расположенной почти у самой сцены, одиноко выделялось худощавое, с резкими складками у губ лицо Мирбаха. Германский посол сидел надменно выпрямившись, с моноклем в глазу.

«Этот прицепится к любому поводу, чтобы раздуть провокацию и найти повод для развязывании военных действий», — подумал Феликс Эдмундович.

Мирбаха Дзержинский знал хорошо. Первый раз он увидел его в Кремле, куда Мирбах приехал после заключения Брестского мирного договора, чтобы «представиться» председателю Совета Народных Комиссаров. Около кабинета Владимира Ильича сидел и что-то читал часовой. Мирбах, выйдя от Ленина, удивленно на него посмотрел. Часовой, не поднимая головы, продолжал читать. Тогда Мирбах подошел к нему и взял в руки книгу.

— Что он читает? — спросил Мирбах переводчика.

— Бебель, «Женщина и социализм».

Мирбах молча вернул книгу часовому, пожал плечами и ушел.

Владимир Ильич не раз вспоминал эту сцену и, смеясь, говорил Дзержинскому:

— Какой молодец этот солдат! Озадачил господина графа, весьма озадачил. Видите ли, какое-то «быдло», а туда же, читает Бебеля.

Потом Дзержинский несколько раз встречался с Мирбахом по делам незаконных скупок акций. Согласно Брестскому договору Советское правительство обязалось оплатить все ценные бумаги, предъявленные Германией. Немецкие агенты по указанию Мирбаха за бесценок скупали акции, чтобы потом предъявить их к оплате. ВЧК вмешалась в эту «торговлю», арестовала несколько бывших акционеров. А недавно у одного германского подданного были конфискованы 2400 паев «Потеляховского хлопчатобумажного товарищества» на общую сумму в 30 миллионов рублей. Тогда Мирбах сам приезжал к Дзержинскому, чтобы заявить протест от имени германского правительства.

Гром аплодисментов отвлек Феликса Эдмундовича от его мыслей. Выступал Владимир Ильич. Он говорил о необходимости мира и передышки в стране, о продовольствии и хлебе, о борьбе с контрреволюцией и кулачеством, о первой Советской Конституции.

— Если теперь этому съезду нами может быть предложена Советская Конституция, — говорил Владимир Ильич, — то лишь потому, что Советы во всех концах страны созданы и испытаны, потому, что вы ее создали, вы во всех концах страны испытали…

Прохаживаясь вдоль рампы, Владимир Ильич, казалось, не выступал, а вел простой, задушевный разговор с сидевшими в зале. Делегаты с затаенным дыханием ловили каждое слово Ленина. И только из партера, где расположились левые эсеры, доносились шум и выкрики.

На трибуну выскочил левый эсер Камков. Совсем молоденький, пухленький и румяный, брызжа слюной и захлебываясь, временами переходя на истерический визг, он прокричал свою речь, требуя немедленного разрыва мирного договора с Германией. Левые эсеры вскочили с мест, зашумели. Потрясая кулаками, ободренный поддержкой, Камков ринулся к ложе Мирбаха и крикнул прямо ему в лицо:

— Да здравствует восстание на Украине! Долой немецких оккупантов! Долой Мирбаха!

Из-под распахнувшегося пиджака Камкова виднелся висевший на поясе револьвер. Крик, свист, топот ног… Но германский посол и бровью не повел. Он сидел все так же невозмутимо выпрямившись и демонстративно читал газету.

Якову Михайловичу с трудом удалось навести порядок. Но левые эсеры не унимались. Они освистывали выступавших большевиков, прерывали их репликами и оскорбительными выкриками, бешеными аплодисментами приветствуя своих ораторов.

Владимир Ильич, сидя за столом президиума, что-то спокойно писал. Казалось, он даже не слушает выступавших. Но вот он вскинул голову, насмешливо глянул на распинавшегося на трибуне эсера и что-то сказал. В зале раздался смех. Смутившись, незадачливый оратор поспешно ретировался со сцены.