Пусть всегда светит солнце

Как-то он зашел на мой пост, я заканчивал занятия с расчетом. Старший матрос Потапов, весело поблескивая черными цыганскими глазами, быстро выполнил последнее упражнение.

— Стреляющее заменено! — доложил он.

— Норматив перекрыт! — объявил я, взглянув на секундомер.

Когда мы остались одни, Виктор сказал:

— А ведь твой комендор доложил о выполнении вводной, когда еще не все сделал.

— Пустяки, — отмахнулся я. — Потапов у меня лучший замочный. Когда нужно будет, все сделает отлично. Он стреляющее тысячу раз снимал и может заменить с завязанными глазами.

Виктор с сомнением покачал головой:

— Ты не нрав, Саша.

Это меня взорвало, и я наговорил другу много резких слов. Он молча выслушал меня, повернулся и вышел.

Я догнал его уже на верхней палубе, около обреза. Взглянув на светящийся огонек его папиросы, подумал: «Сердится. Ну ничего, сейчас я его расшевелю». И заговорил, как будто между нами ничего не произошло:

— А хорошо у нас сейчас в степи, Витя. Осенью пахнет…

— Ты лучше скажи, — перебил он меня, — в каких это ты заграничных походах бывал? Дед Степан мне письмо написал…

— Ах, дед Степан! — рассмеялся я. — Понимаешь, какое дело получилось? Пристали — расскажи да расскажи. А что я им расскажу? Как я свой расчет тренирую? Кому это интересно? Вот я и приврал малость, чтоб отвязались.

— Не доведет тебя до добра хвастовство, — грустно сказал Виктор, — смотри, как бы не опростоволоситься.

— Ты все о том же, — беспечно засмеялся я. — Не беспокойся, стрельбы опять проведу на «отлично». Да я…

— «Да я», «да я»… — перебил Виктор. — Слишком рано «якать» начал.

Из штаба соединения приехала инспекция. Проверяли боеготовность и состояние не только всего корабля, но и каждого матроса.

Мой расчет лицом в грязь не ударит. Отстреляемся на все пять, — сказал я изрядно волновавшемуся Виктору.

Но вышло не совсем так. Прежде чем мы приступили к стрельбе, на пост зашел один из инспектирующих. Я ожидал, что сейчас прозвучат обычные вводные, которые расчет выполнит, как всегда, с блеском. Но капитан 2 ранга, осмотрев орудие, прищурился и сказал:

— Вышло из строя электрическое управление.

Артиллеристы явно не ожидали такого оборота дела.

Торопливо и суетясь начали переходить на ручную подачу. А инспектирующий не давал опомниться. Он скомандовал данные наводки, намного отличающиеся от тех, на которых было установлено орудие.

Разворачивать орудие вручную — нелегкая работа. Особенно без привычки. А ее-то у моего расчета и не оказалось.

Подошел Свиридов и присел рядом.

— Что? Утешать пришел? — сердито спросил я. — Не нуждаюсь. Вышел в отличники — и радуйся, а меня оставь в покое.

Я отвернулся. Виктор промолчал. Но от одного его присутствия стало легче: рядом сидел друг.

— Ну, держись теперь, — проговорил я. — Разленились. Буду тренировать так, что чертям тошно станет. Семь потов спущу, а снова сделаю отделение отличным.

— Кого это ты так? — усмехнулся Виктор. — Не их ли?

Я обернулся. Позади стояли матросы из моего расчета. И я понял, что никого не надо гонять: расчет переживал неудачу не меньше, чем я сам.

— Выше голову, — сказал Виктор. — Пошли концерт слушать, артисты уже приехали.

И вот я сижу на палубе среди своих товарищей. Может быть, скоро я встану перед ними, чтобы держать ответ за свое поведение. Ну что ж, я готов. Они поверят, что больше такого со мной никогда не случится. Поверят и простят. Но простит ли Лариса, гордая любовь моя?..

В горах

1

горах призывно затрубили маралы. Собираясь в теплые края, закурлыкали, закружили в небе журавли, обучая молодых своему знаменитому строю косяком.

Осень. Золотая осень. Ласково пригревает солнце. Тихо. Ни ветерка. Не шелохнувшись стоят пожелтевшие лиственницы. Но только тронь их, и на тебя дождем посыплются тонкие, словно иглы, листья.

Монгуш мимоходом ударяет плеткой по нижним ветвям одного из деревьев. На мгновение задержав коня, он любуется легким золотистым потоком, сверкающим в лучах осеннего солнца, потом подставляет руку. Листья мягко щекочут ладонь. Монгуш жмурится от удовольствия, полной грудью вдыхает уже по-зимнему прохладный и чистый воздух.

— Хорошо! — смеется он.

Монгуш доволен. Только вчера его вызвал к себе начальник погранзаставы капитан Кушнарев, поздравил с присвоением звания ефрейтора.

Выбитая конскими копытами узкая тропа вьется вдоль хребта. Рядом щетинится жнивье уже убранных хлебов, сочно чернеет пахота. Вдалеке самоходный комбайн дожинает широкую полосу побелевшего овса. Слышно, как вдали гудит трактор.

Монгуш крепко сжимает в руке повод узды, придерживая на спусках молодого горячего коня. Он сидит в седло несколько боком, внимательно посматривая по сторонам. Немного отстав от него, на такой же невысокой лохматой лошади следует рядовой Тонча.

Вдруг из-за поворота показался всадник.

— Смотри, твой племянник едет, — сказал Топча.

— Эки[1], Монгуш, эки, Топча! — весело приветствует, подъезжая, Кулар.

— Эки, эки, — отозвались они. — Куда путь держишь?

— Да вот, собрался к Харакпену на чайлаг[2]. Мы с ним на охоту поедем.