Присцилла бросила на младшего брата сумрачный взгляд.
– В Поли столько Иисуса, что ничем, кроме клизмы, его из организма не выведешь, – заявил Ларри.
– Смейся надо мной, сколько влезет, – сказал Поли. – Вы все только этим и занимаетесь.
– Поли, мы счастливы за тебя, – сказал мистер Рейкстро, – но нам обязательно постоянно говорить о религии?
– Ты хочешь, чтобы я молчал, пока моя семья, веселясь и упиваясь спиртным, движется к горящей пропасти ада?
Сэм, сидящий напротив меня, улыбнулся.
– Ты еще не познакомился с Иши, – сказал Сэм. – Иши, это Поли, мой младший брат.
– Иши, ты был спасен? – спросил Поли.
– Поли! – воскликнула миссис Рейкстро.
– Как еще дети придут к Господу, если мы их Ему не представим?
– Бога ради, ему всего семь. Поли, ну в самом-то деле! Кроме того, Хен католик, а католики не считают Иисуса своим личным спасителем и всем таким прочим.
– В глазах Господа нет ничего драгоценнее, чем невинность ребенка, мама. Детей надо воспитывать правильно, согласно Писанию. И мы должны ловить их в младенчестве, пока мир не успел их растлить. Хотя я не удивлюсь, если Сэм с Хеном уже к этому приступили. Ты же знаешь, какие они. Надеюсь, они не планируют воспитывать его. Мало того, что он остался без матери, но расти с двумя гомиками в роли «папочек»…
– Почему это они не могут оставить его? – спросила миссис Рейкстро.
– Мама, им нельзя находиться рядом с детьми. Ты же знаешь, они при первой же возможности его развратят.
– Поли, пожалуйста, – взмолилась миссис Рейкстро. – Сейчас не время и не…
– Это мерзость в глазах Божьих, когда, цитируя апостола Павла,
– Может, мне вывести тебя на улицу и надрать твою толстую задницу? – будничным тоном спросил его Сэм.
– Ты не можешь следовать Божьему слову, ибо правда не на твоей стороне, – отпарировал Поли.
– Неудивительно, что в прошлом таких, как ты, жгли на кострах, – сказал Ларри. – В смысле, как еще нам спокойно поужинать в воскресенье?
–
– А как, кстати, дела у твоей девушки? – спросил, улыбаясь, Сэм.
– У меня ее нет.
– О. Точно. Двадцать лет и до сих пор девственник. Интересно, как оно так получилось?
– Если тебе хочется осквернять себя всеми видами сексуальных грехов и извращений, это еще не значит, что и остальные люди такие же, – огрызнулся чопорным тоном Поли.
– Или ты просто маленький занудный говнюк, и девушки тебя не выносят, – отпарировал Сэм.
– По крайней мере, я не мерзость в глазах Божьих!
– А может, ты гей и не можешь принять себя, – прибавил Сэм. – Такое бывает.
По лицу Поли распространилось выражение вящего ужаса.
Сэм улыбнулся мне.
Хотя напрямую ничто не указывало на то, что Поли был геем, вероятность такого расклада не выходила за границы возможного. Он всегда был «чувствительным», достаточно тихим и не слишком общительным. В присутствии девушек он откровенно робел. Это не делало его геем, но…
– Дети, пожалуйста, – взмолилась миссис Рейкстро. Она повернулась к мужу и пришпилила его к месту страдальческим взглядом. – И ты еще удивляешься, почему вдруг я пью.
– Только взгляни на него, мама, – горячо провозгласил Поли. – Он приводит сюда своего
– А еще это не твое дело, – спокойно сказал мистер Рейкстро.
– Господь накажет общины, которые не противостоят проискам гомосексуалистов, – ответил Поли. – Меня тошнит от того, как они выставляются и издеваются над Господом Богом.
Мистер Рейкстро отложил куриную ножку, которую он пощипывал, вытер руки полотняной салфеткой и снова положил ее на колени, затем повернулся к Поли лицом и не заговаривал, пока тот не опустил наконец-то глаза.
– Повторяю вам в самый последний раз, молодой человек, – тихо произнес мистер Рейкстро. – Это мой дом. Или ты следуешь моим правилам, или уходишь. Я не дам тебе портить все семейные ужины в моем доме своей непрерывной болтовней о религии. Ты меня понял?
Поли, резко выдохнув, скорчил гримасу.
– Сэмюэл – твой старший брат, и ты будешь относиться к нему со всем заслуженным им уважением. Чем он занимается за закрытыми дверьми своей спальни – не касается ни меня, ни тебя, ни кого бы то ни было. Это не наше дело, сын. Ты обозначил свою позицию достаточно четко и проговорил ее такое количество раз, что нас, если честно, уже тошнит от твоей трескотни. А теперь пожалуйста – боже, пожалуйста! – ты не мог бы, к дьяволу, наконец-то заткнуться?
– Извини, папа, но я люблю свою семью, и не хочу, чтобы вы были прокляты. Это настолько неправильно? Это что, преступление – хотеть, чтобы твои братья и сестры не попали на веки вечные в ад? Чтобы наша мать не допилась до проклятия? Ты хочешь сказать, я не имею права свободно исповедовать свою религию?