Пустячок, а приятно

— Не могу сказать, — отвечала жена Ольховского. — Он был какой-то невероятно тяжелый, я чуть не надорвалась, когда попыталась его поднять. Ногу я об него ушибла, зацепившись в темноте…

— В темноте? — перебила, еще больше удивившись, я.

— Ну да, Толя в прихожей его оставил…

— Однако что же на самом деле было там? — нетерпеливо спросил заинтересовавшийся Кирьянов.

— Не знаю… — Ольховская неопределенно пожала плечами.

— Но вы же ведь заглянули внутрь… — Киря не то задал вопрос, не то констатировал факт.

— В том-то и дело, что нет! — воскликнула хозяйка дома. — Там оказались замки с секретом, цифровой код нужно знать, чтобы их открыть.

— А вы бы спросили у мужа номер кода, — предположила я, — да сами бы и открыли…

— Толя не разрешил мне этого делать! — проговорила Ольховская, отрицательно качая головой. — Я спросила было у него, что там такое в чемоданчике, но он так рассердился, что я вообще чемоданчик в руки взяла. Принялся ругаться, понес чемоданчик прочь из прихожей…

— Это было странно? — с чуть заметной иронией в голосе спросил Кирьянов.

— Разумеется! Толя — человек вежливый, мягкий, воспитанный. Он никогда и голоса-то не повышал…

— Кроме как из-за того чемоданчика, — закончила я. — И он вам не объяснил, что в нем и зачем он такую тяжесть домой притащил…

— Нет, конечно.

Я немного помолчала, соображая. Володя Кирьянов смотрел на меня озадаченно и настороженно.

— А что дальше сталось с этим чемоданчиком? — спросила я.

— Толя унес его, — последовал быстрый ответ. — Буквально на следующий день и унес…

— Вы это так хорошо запомнили? — вклинился с вопросом Кирьянов.

— Конечно! Он же оставил чемоданчик в прихожей, а я на него наткнулась ночью случайно… Было так больно…

— Когда все это произошло? — спросила я. — Когда ваш муж принес домой этот чемоданчик?

— Дня четыре назад, — отвечала жена Ольховского. — Вечером он принес его откуда-то, а на другой день утром унес. А что? Думаете, все произошло из-за этого странного «дипломата»?

Я неопределенно пожала плечами, мол, откуда мне знать? Повернулась к Кирьянову, как бы передавая ему эстафету разговора. Но Киря смотрел на меня внимательно и подозрительно. О, я хорошо знала этот Кирин взгляд!

* * *

Допрос жены Ольховского дальше не продолжился. Какой-то молодой и совершенно незнакомый мне оперативник сел составлять протокол и записывать показания Ольховской. Мы же с Кирьяновым молча вышли из квартиры, пересекли лестничную площадку, где все еще лежало тело убитого стоматолога, теперь накрытое черным полиэтиленом, и спустились вниз, на улицу. Остановились, выйдя из подъезда, возле моей бежевой «девятки», оглядываясь по сторонам и с наслаждением вдыхая утренний морозный воздух.

— Ну, Танечка? — начал мой ментовский друг. — Давай не молчи. Колись…

— Ты о чем, Киря, родной?

— Как о чем? — Киря стал заметно заводиться. — Ты что, держишь меня за идиота? Сейчас будешь утверждать, что ты из чистого любопытства задавала жене убитого все эти вопросы?

— Буду, дорогой, — невозмутимо отвечала я.

Кирьянов нервно выдохнул воздух, попытался заглянуть мне в глаза.

— Танечка, милая, скажи, на тебя уголовное дело когда-нибудь заводили?

— Нет, Киря, хороший мой, мне чаще обещали по морде дать. А ты почему спрашиваешь?

— Да так, — Киря отвернулся, — просто подумал, когда-нибудь же надо начинать. А что? Повод подходящий — убийство. Улики есть, тебя видели с убитым последней…

— Мотив, начальник? — невинно спросила я. Затем не спеша полезла в карман, вытащила сигареты и стала прикуривать.

Солнце в середине марта уже довольно рано показывается из-за горизонта, и теперь, в восьмом часу утра, оно висело довольно высоко. Подъезд дома, возле которого мы стояли, находился как раз с восточной стороны, и его заливало потоками ослепительного утреннего света. Стоять и купаться в солнечных лучах было необычайно приятно, особенно ощущая, как пощипывает кожу морозный утренний воздух.

— Ужасно как портит людей служба в органах, — с печальным вздохом сказала я, выпуская облачко сизого табачного дыма. — Мы, Киря, между прочим, с тобой стариннейшие друзья, сколько дел вместе распутали, в скольких переделках побывали… И вот теперь ты собираешься завести на меня уголовное дело, быть может, даже посадить меня в СИЗО… И все без малейшей, сколько-нибудь серьезной улики!

— А что я еще должен делать? — ожесточенно спросил он. — С меня будут требовать, чтобы я раскрыл это преступление!

— Так ведь чтобы раскрыл, Киря! — сказала я с упреком. — То есть чтобы нашел действительно виновных, а не козла отпущения!

Кирьянов насупился и молчал с сердитым видом, не глядя в мою сторону.

— Я хочу знать то, что знаешь ты, — упрямо заявил он.

— А зачем? — возразила я. — Разве у тебя мало своих проблем? У тебя же наверняка лежит на столе заявление от какой-нибудь бабы Маши, у которой из погреба сперли банку соленых огурцов. Или есть в производстве дело на пьяницу и бомжа дядю Витю, который во время распития алкогольных напитков кого-то укаекал бутылкой по башке. Ну? Чем не поле деятельности? Расследуй сколько хочешь! А убийством Ольховского, уж позволь, займусь я сама.