Пусто: пусто

Слегка встревоженная г-жа Можаева принялась бродить по квартире, придумывая, что бы еще такое пакостное она могла сотворить, если бы захотела. Обнаружилось, что возможностей — миллион. Их так много, что даже неинтересно стало придумывать новые. Можно проколоть его любимый мяч с автографами лучших футболистов России! (За каждым из этих автографов Лешка охотился не по одному месяцу.) Можно порвать его настольную книгу «Энциклопедия футбола». Можно наклеить на дверь в туалете свежие обои — поверх лоскутной аппликации из фотографий его любимых киноперсонажей. А можно даже дать телеграмму его маме с приглашением снова приехать в гости! Можно сломать антенну на игрушечном грузовичке с радиоуправлением, на котором он возил из кухни в комнату тарелки с едой.

В самом мрачном настроении Люся сидела на ковре в большой комнате, обложенная разнообразным хламом: футболками с эмблемами, видеокассетами, рядом валялся футбольный мяч, поблескивал фарами грузовичок. Г-жа Можаева переводила взгляд с одного предмета на другой. Потом встала, порылась в шкафу и вытащила из него еще одну обожаемую Соловьевым штучку — набор настоящих кубинских сигар в красивой коробочке. Эту отраву Лехе привез с самой Кубы какой-то друг, повернутый на путешествия. Леша курил их только по большим праздникам. Сигары Люся тоже сложила в общую кучку.

«С чего бы начать? — подумала г-жа Можаева. — С какой из этих игрушек?»

И тут ей стало смешно. Взглянув со стороны на набор дорогих соловьевскому сердцу вещей, она вдруг увидела, что это и на самом деле — игрушки!

И Соловьев перед ее мысленным взором из сурового и здорового мужика вдруг начал превращаться в маленького мальчика. Очень самостоятельного и неглупого мальчика. Но которому все-таки страшно нужно, чтобы за спиной был кто-то, кто всегда утешит, если надо пожалеет, да просто будет немножко переживать за него.

Люся вдруг почему-то вспомнила ту роковую пятницу, после которой их пути с Соловьевым разошлись. И представила, как сидели они в «Табула раса»: Соловьев, Вася, Мишка, Витька. Наверняка опять обсуждали свои любимые игрушки: машинки, футбол и работу. И вот становится все позднее. Ваську увозит Маша. Мишка, наслушавшись звона битых тарелок по телефону, отправляется домой. Даже Витька мчится к своей Таньке, чтобы до утра вместе ползать по газону и искать обручальное кольцо. Только Соловьева никто не тащит за ручку домой. Сидит он такой тоскливый весь из себя и глушит какую-нибудь текилу, закусывая лимоном. И не то от текилы, не то от лимона, не то от чего-то другого того и гляди заплачет. Совсем так, как когда-то однажды плакала Люсенька, когда родители очень сильно опоздали и самой последней забрали ее из детского сада. Вначале Людочка очень радовалась тому, что можно подольше поиграть в железную дорогу с ребятами. Потом радовалась тому, что теперь она может единолично решать, когда запускать поезд. Однако когда состав отстучал уже кругов двадцать и некому было Люсеньке позавидовать, она загрустила. А потом сидела одна в углу с игрушками и старалась не смотреть на ворчавших что-то о безответственных родителях воспитательниц. Тогда Люся чувствовала себя очень несчастной. И даже думала, что уйдет из дома: зачем ей такие родители, которые могут вот так жестоко поступить и забыть о своем ребенке.

И тут раздался звонок в дверь.

Да. Это был он. Соловьев.

Люся улыбнулась, впуская его в прихожую.

— Где чемоданы? — деловито спросил Леша с порога.

— Забудь про них, — ответила Люся. — Сегодня уже слишком поздно для переезда. Может быть, завтра.

Соловьев остолбенел и сурово спросил:

— Тогда какого …, то есть зачем ты меня вытащила из кабака?

— Он еще спрашивает! — резко сменила милость на гнев г-жа Можаева. — У тебя тут в квартире, между прочим, сидит одинокая девушка! — Люся ткнула в себя указательным пальцем. — Тебе на это наплевать? И ты можешь спокойно идти за «Клинским», пока я тут с ума схожу от переживаний?! И кто из нас двоих после этого сухарь?

— Я, — озадаченно согласился Соловьев, глядя на Люсю так, как будто бы она только что показала ему живого Элвиса. — Люсь! И правда — я! Прости меня, пожалуйста, я больше так не буду.

— Ни за что! Я тут места себе не нахожу от беспокойства, а он там развлекается! — отрезала Люся с самым обиженным выражением лица, на какое только была способна. При этом она с трудом боролась с желанием рассмеяться и крепко-крепко обнять Лешку. — Я так и знала, что тебе на меня наплевать! Ты даже не извинился по-настоящему!

И тут уже Соловьев начал извиняться по-настоящему.

В субботу с утра в квартире Соловьева пахло свеже-сваренным кофе. Леха бродил из комнаты в комнату в поисках пульта от телевизора, который Люся вчера куда-то запулила, талантливо симулируя обиду и истерику.