Пустой человек

– Допрыгался, пень старый? А мог бы домой шлепать… – спрашивает Серафим у покойника. По понятным причинам ответа нет. Только щелкают клешнями многочисленные крабы, видимо, почуявшие добычу. Они лезут из корзины дикаря, подбираются со всех сторон.

– Вот, начните с него, а меня потом… Потом… – сам себе шепчет Серафим. В глазах у него после короткой борьбы за оружие потемнело, голова начала кружиться.

Не уснуть бы – заживо сожрут! Какое здесь солнце яркое, как давит на глаза…

Крабы, деловито пощелкивая клешнями, полукругом сходятся к двум людям – мертвому и едва живому. Все, кто есть в округе, заслышав сложную мелодию щелчков, в которой есть все – и где лежит добыча, и сколько ее, и кто нашел и гордится, исполняя танец охотника и созывая всех на пир.

– Собирайтесь, братья, собирайтесь! Безволосые с вечной суши в нашей власти! Отомстим! Съедим всех, нас будет больше! Нам станет лучше! Растите, племена, растите! Сюда! Сюда!

Все новые и новые крабы, шевеля усиками и щелкая, стекаются к добыче, хлопая почти человеческими глазами, на которых у последних поколений стали появляться ресницы. Зачатки легких похрипывают при быстрой ходьбе, но помогают оставаться на воздухе подолгу. Передние клешни у некоторых медленно, но верно превращаются в трехпалые манипуляторы.

Да и вообще – со времен ядерной войны крабы заметно поумнели.

Дартс Божий

– Можно подумать, его кто-то выбирал! Он сам туда попал, давно уже. Великий человек! Меня другое беспокоит… – Шурик прикусил папиросу, сразу став похож на хулигана советских времен. Как в кино показывают: кепка на затылке, чуб торчит, беломорина в зубах. Мишка, прости Господи, Квакин. And his own gang.

Щелкнула зажигалка, поплыл густой вонючий дым. Запах навевал мысли о горящих шинах.

Владимир молча пожал плечами. Постучал засушенной в камень рыбой об угол ящика, застеленного газетой, помял ее в руках и начал неторопливо чистить.

– Чего молчишь, Володь?

– Да что тут скажешь… Вроде, все честно. По наследству, типа, власть. Голосование – так, ритуал. А любая власть – от Бога!

Оба привстали, сделав каждый странный жест: помесь крестного знамения с пионерским салютом в сторону огромного цветного портрета в углу. Портрет, казалось, смотрел на них неодобрительно. Лицо, на нем изображенное, было не особо выразительным, но зорко присматривало за всем в огромной стране.

За открытыми воротами гаража, в котором давно не стояло ничего сложнее велосипеда, догорал июньский закат. Трещали невидимые сверчки, где-то далеко за оврагом простучал свою маршевую песню поезд.

Шурик, не спрашивая приятеля, подлил в оба стакана пиво из потертой канистры. Судя по звуку, литра три из пяти возможных они уже усидели.

– Ты вот жалуешься… – степенно проговорил Владимир, отрывая грязными ногтями полоски рыбьей шкуры и складывая их в аккуратную кучку на газете. – А вспомни: кем ты был до Нового Поворота, а? Ме-не-дже-ром! Само слово-то какое гадкое. Вонючее, как твоя цигарка. Впаривал людям ненужное. «Я могу вам помочь?».

Последнюю фразу он произнес мерзким тонким голосом. Шурик аж вздрогнул от неожиданности.

– Вот… – Владимир добрался до просоленных внутренностей и с хрустом разодрал рыбу. – Блин, костью укололся! Так, значит, что… А теперь ты уважаемый человек. На заводе работаешь, заготовки для матрешек вытачиваешь. Империи нужна валюта, да… И все у тебя есть. Не в кредит, а свое!

Он важно поднял вверх указательный палец с приставшими к нему чешуйками.

– Не в кредит, заметь. Все у государства честно арендовано. И оплата разумная, больше всей зарплаты не заберут, не то что банкиры. Кровососы и мироеды. Коты жирные, это Рулевой еще когда сказал, мудрый он.

Шурик вынул папиросу изо рта. Забыл затянуться, она и погасла, сволочь.

– Ну, за Рулевого? Сто пять лет мужику, а крепок!

Они дружно сдвинули стаканы. Были бы стеклянные – звякнули, но пластик только шуршит. Выпили. Взяли по узкой полоске соленой рыбы.

– Аренда – правильная тема, я так скажу, – продолжал Владимир. – Вот гараж, например. Был он какого-то богатея, тот здесь свою «Калину» хранил. После Поворота богатея на фонарь, а гараж – мне. Плачу, радуюсь, есть где пивка попить. Дома-тоне забалуешь, уплотнили нас гражданами с Хлопковых территорий. Мы теперь на кухне живем, все четверо. Теща на плите спит, вообще отлично! Через шестнадцать лет ей на пенсию, тогда сразу отправим на землю. После девяноста самое то продуктами нас обеспечить.

– Так, он, гараж… Это… Для машин, вроде?

– Шурик, ну хорош! Машин нет – чище воздух. Чуешь, как свежо стало в городе? Вот то–то. А председателю некроадминистрации по чину положено, вместе с нагрудной пентаграммой. И начальнику Расхитителей тоже. Миллионный город, заметь, а машин всего две. И те на дровах, что экологично.

Закат перестал гореть, он уже угасал. Небо налилось выпуклой летней темнотой.

– Да я не жалуюсь, Володь… – заискивающе сказал Шурик. – Я размышляю. Знаю, дурная привычка, но вот… О природе власти думаю. Как люди ее получают? Понятно, что от Бога, но ведь какие-то способности нужны?