Пустой человек

– Пацану понравится! А сейчас – пошли дернем, пока бабы там дорезают.

– А и правда! Галилео, Галилео, фигаро!

У Бори на глаза навернулись слезы. Так хотелось что-то полезное в подарок, а тут такая фигня… Он нажал кнопку. Ничего не произошло, да и ждать от этой китайской дряни было нечего. Там, небось, и батареек нет. Пустая пластмасска с кнопкой. Хрень.

– Да… чтоб вы все сдохли!

В коробочке негромко зашуршало, затем хорошо поставленный мужской голос довольно равнодушно откликнулся:

– Принято. С праздником, Боря!

Смех из кухни прекратился, как будто повернули невидимый выключатель. Потом что-то со звоном упало на пол.

Боря с отвращением бросил глупую игрушку под елку, но слегка не рассчитал силы – ударившись о ствол, коробка развалилась надвое, из нее вылетели аккумулятор и какие-то детальки. Задвинув ногой подальше весь этот мусор, Боря снова напялил наушники и уткнулся в телефон.

Ему и невдомек было, что на кухне теперь лежит четыре трупа, всего в их девятиэтажке таких мертвых тел около двухсот, а на всей планете – семь с чем-то миллиардов. И это если не считать собак, кошек и прочих внезапно вымерших микробов. Электростанции пока исправно гнали по проводам ток, а бездушные серверы ютьюба показывали Боре видео.

Пока ему не надоест.

Батарейки

В замерзшем изнутри окне отражался костер, горевший прямо на полу. Бледно-желтый колеблющийся свет, тени двух сидевших около него людей и глухая, какая-то абсолютная темнота снаружи.

Солнца не было уже больше месяца.

Никто даже не знал толком – война? Метеорит? Тогда, в начале августа, сначала было землетрясение, к счастью недостаточно сильное, чтобы разрушить их дом. Потом – ураганный ветер, побивший кое–где окна. Пошел дождь. Затем небо окуталось темнотой, то ли от дыма, то ли от чего еще… Через несколько дней похолодало, дождь сменился странным серым снегом. Много чего было, давно все обсудили, прислушиваясь к частым противоречивым объявлениям по радио, пересудам соседей, собравшихся во дворе, крикам пьяных с улицы, иногда сопровождавшихся стрельбой. Теперь обсуждать было нечего, надо было как-то существовать и ждать солнца. В этой адской темноте долго точно не выжить.

Данила взял из тарелки сухарь и обмакнул его в кетчуп, неровной кровавой лужицей темневший в тарелке.

Электричество, как и вода, кончилось сразу после наступления темноты. Еда, унесенная с боями из магазина еще отцом, подходила к концу. Да и какая это еда? Ничего горячего уже давно, желудок даже болеть перестал. Осталась тупая резь и ощущение намертво прилипших к позвоночнику внутренностей. Растопленный снег отдавал горечью и готовить из него было нельзя. Три пакета с консервами, хлебом и большими кусками сала, которые тогда принес отец, почти кончились. И так уже экономили, как могли.

Отец… Через пару дней после добычи тех пакетов он взял рюкзак, завалявшийся дома туристский топорик, один из двух фонариков и ушел снова. «На охоту», – пошутил он тогда. Похоже, добыча оказалась сильнее охотника, – обратно отец так и не вернулся. Уже дней десять прошло.

Мать шумно вздохнула и закашлялась, стараясь делать это потише. Кашель сотрясал ее тело, раздирал грудь изнутри. Данила видел, что она украдкой плюет кровавыми сгустками, но ничего не стал говорить.

Квартира опустела.

Первыми сожгли книги, но бумага горела быстро, почти не давая тепла. Потом в ход пошли шкафы, табуретки, кухонный стол и полки с балкона. Перед уходом отец успел содрать с пола по всей квартире паркетные плашки, сложив их в углу кухни. Эта куча, казавшаяся сперва горой, тоже подходила к концу, жечь приходилось постоянно – как ни закутывайся, было холодно. Очень холодно. Термометр на балконе показывал минус двадцать три.

Во входную дверь неуверенно постучали. Слабые удары, но в лишенной привычного бормотания телевизора и гудков машин за окном квартире любой звук был слышен хорошо. Мать с трудом поднялась с пола, взяла фонарик и пошла в прихожую. Данила проводил ее взглядом и откусил еще кусок сухаря, похожего по вкусу на спрессованный асфальт.

– Да я это, я… – Из-за двери послышался хриплый голос деда Валентина, соседа по тамбуру. – Ты по домам сегодня пойдешь?

«По домам» означало взять с собой отцовский гвоздодер и пройтись по квартирам соседних многоэтажек. Там и мебель на свой костер сгодится, и одежду найти можно. Говорят, даже консервы находят. Многие успели уехать – хотя куда было бежать от мороза и тьмы? На дачу? Чем там лучше, кроме отсутствия бандитов? Так же замерзнуть насмерть, как и в промозглых городских квартирах, только никого не боясь…

– Хреново мне, Валентин Петрович… – Слова матери прервал очередной приступ кашля. Слышно было, как она плюет и шуршит курткой. Наверное, вытирает рот. – Не могу я уже.

– Хоть за водой пошли, а то это… сдохнем, – продолжал дед Валентин, тоже покашливая. – В подвал-то спустишься?