Пустой человек

– Больно? Ну, а как ты хотел… – вдруг спросил тот, что на соседнем кресте. – Мы отвечаем за свои дела. За свои мысли. За желания, Акэм.

Странник с трудом повернул голову, цепляясь бритым затылком за плохо оструганное дерево. С ним говорил тот, что с фрески. Пусть в профиль – высокий лоб, нос крючком и мягкий безвольный подбородок – Акэм его узнал сразу. Правда, теперь у человека с портрета было тело, все в крови из-за узких порезов – копьем, что ли так… Волосы свалялись, висели грязными прядями, бородка клочьями, а под одним из лучистых глаз темнел синяк. Второго глаза Акэм со своего креста не видел.

– Ты кто?

– Человек. А ты кого еще ожидал увидеть на кресте? Бог бы раньше явил свою силу. Ведь кто сильнее – тот и…

–…прав. Ага. Это я помню. Батя так и говорил.

Разговаривать не хотелось. Даже с богом. Хотелось тихо сдохнуть, чем быстрее, тем лучше. Стражник внизу подпрыгнул, постучал колодками сандалий одну о другую, выбивая мелкий колючий песок и камешки.

– Чего вы болтаете, запрещено! – гаркнул он. Не зло, а так… Скорее по привычке. – Казнимым говорить друг с другом нельзя. Отмучаетесь, тогда и общайтесь. С богами.

– А где этот… Из костра? – не обращая внимания на римлянина, спросил у лохматого Акэм. – Он ангел, да?

Висевший на соседнем кресте тоже повернул голову. Посмотрел на странника и вздохнул:

– Из костра? Да ты спятил, парень. Ангелов не существует. Ничего на самом деле нет, все у нас в голове, запомни. Весь мир у нас в голове.

На последнем слове он запнулся. Причина была простая – стражник, которому надоела болтовня смертников, развернул копье острием к себе и больно ткнул лохматого в грудь.

– Молчать! – крикнул римлянин. – С-с-суки.

Он поперхнулся и закашлялся, сплюнув длинную тягучую струйку слюны. Словно вырвало его прозрачным, так это сверху и выглядело.

– Молчу, – согласился брат Акэма по несчастью. Напарник по казни. Человек в одной беде с ним. Но обманул, продолжил: – Все в твоей голове… Ни рая, ни ада, ни бога, ни дьявола. Никого нет на самом деле.

– Да заткнись ты, сволочь! – взвыл стражник и ткнул в тело лохматого уже острием. Казненный вздрогнул и как-то сразу свесил голову, будто уснул от удара.

– Убил, что ли? – спросил у раскаленного воздуха римлянин. – Ну и боги с ним. Хотя наказать меня могут…

Акэм молчал, уходя в то забытье, что предшествует смерти. Со стражником обсуждать нечего, а тот, с кем хотелось, уже ушел. Тело вон оно, на кресте, да только что-то важное отлетело. Душа – так, кажется?

Впрочем, если он прав, и души – нет. Ничего и никого. А остальные умные слова люди потом в книги вписали. Придумали. Сформулировали. Сколько тысяч лет уже сами верят, несмотря ни на что. А все просто так, даже смешно.

Он и засмеялся, пугая уже пристроившихся поклевать свежее тело птиц, озадаченно глядящего на него стражника в блестящем шлеме, все эти чужие края, от которых до Воронежа и раньше-тона самолете часами, а нынче и не добраться.

Смех разбудил Акэма. Он сам не понял, кто смеялся, но встрепенулся, вскочил, едва не наступив в горячие угли перед собой. Судя по посветлевшему пролому в крыше и серой характерной мути, сменившей темноту, наступало утро. Подкрадывалась вором, высматривая, нет ли чего лишнего у тех, кто ему попался на глаза.

Бородатый лик смотрел с фрески на Акэма. Спокойно. Без одобрения и поддержки, но и не презрительно. Равнодушно.

– Нет никого. И церкви этой нет, и деревни. Пустота кругом. Один я по пустоте брожу, кругами. Сам не знаю зачем!

Голос Акэма сорвался. Он снял автомат с предохранителя, рванул на себя затворную раму и нажал на спуск. Короткая очередь наискосок взрыла старую раскрашенную штукатурку, на пол полетели куски фрески, теперь будто перечеркнутой лунными кратерами попаданий.

Акэм захрипел. Казалось, ему не хватает воздуха. Он рванул воротник рубашки, так что пуговица улетела в кучу мусора. Дышать было нечем. Догонять было некого. Заныли запястья, будто на самом деле пробитые кривыми коваными гвоздями. Ржавыми, как его кровь, которая капала из спины, стекала по куртке, насквозь моча штаны липким багровым пятном.

Викинги все же умели стрелять, зря это он так о них. Поэтому и не было после них ничего. И никого. А головы его банды успели превратиться в объеденные птицами черепа на палках возле Монфокона – клеток для пыток самого страшного из воронежских убежищ.

И Серый там. И Мушкетер. И близнецы, и даже Косой, земля ему стекловатой…

Пораженный знанием Акэм вставил в рот компенсатор ствола – мертвому ли бояться смерти? Нет.

Но такой ад пугал даже его.

И нажал на спуск, заставив мертвый череп разорваться, расколоться на несколько частей, брызнув свернувшейся три дня назад кровью и вонючими серыми мозгами вокруг.

Тело, словно до конца поверив, пошатнулось и завалилось назад. Прах к праху, мусор к мусору.