Пустой стакан (СИ)

О да, я понимал. Я смотрел на него, и тот самый образ, о котором он мне говорил, уже почти отражался на стенке треклятого чайника. Больше всего хотелось приступить к работе прямо сейчас. Поэтому я просто коротко кивнул и взял с подоконника чашку. Она была одна, мои гости обычно пользовались одноразовой посудой, и мне почему-то показалось, что конкретно этот гость завладеет моей чашкой так же, как и моим креслом. Да и моей волей, если окончательно быть честным с собой. Но чашку он благородно оставил мне.

- Да не мучайтесь вы так. Можете делать наброски прямо сейчас, все равно я не смогу долго и часто вам позировать, у меня очень мало свободного времени. Итак, пока вы рисуете, я займусь организацией вашей персональной выставки. Полагаю, одного раза будет достаточно, дальше вас буду приглашать уже без моего участия. После того, как выставка закончится, я приеду за портретом и заберу его. А вы нарисуете новый, уже совершенно в другом образе. У вас очень многие захотят купить картины со мной, поэтому вам придется придумать, по какой причине вы их не продаете. Ну или можете так и говорить, что это писалось на заказ и хозяин картины просто разрешает ее выставлять. Я позвоню вам и скажу дату. Но к этому времени картина должна быть уже готова. Впрочем... - он слегка наклонил голову, наблюдая, как я вожусь с карандашами, - полагаю, что торопить и напоминать мне не придется.

Нет, я не могу сказать, что совсем его не слушал. Его голос не оставлял ни малейшей возможности пропустить мимо ушей ни одного его слова. Но от набросков я отвлекся только один раз - когда встал, чтобы проводить его и закрыть дверь. И потом еще некоторое время стоял у окна и курил, глядя, как он выходит из подъезда, садится в серебристую "феррари" и медленно выезжает из двора. Меня посетило очень странное чувство. Словно сейчас я наблюдал последние кадры моей прежней жизни.

Выставка прошла как в тумане. В первый день, честно говоря, я объяснил для себя огромное количество народа какими-то хитрым рекламным трюком, который он применил, и был абсолютно уверен, что уже к завтрашнему дню ажиотаж спадет. Но людей пришло еще больше. Я натурально жался в угол, не понимая, что происходит. Мне казалось, что или грандиозный розыгрыш продолжается, или я окончательно сошел с ума и мой мозг милосердно пичкает меня галлюцинациями, выдавая их за реальность. И, да, большая часть пришедших толпилась возле той самой картины. Картины, которую я назвал "Джокер".

Я изобразил его в образе королевского шута. Нет, не смешного нелепого дурака, а того самого шута, которому известны все тайны короля и двора, и чьи остроты могут вызвать все, что угодно, от внезапной дуэли, до дворцового переворота. И в чьих руках, затянутых в разноцветный шелк, находится судьба государства. Мне удалось выразить это настолько хорошо, словно на самой картине была сделана соответствующая приписка. Именно так и выражалась пресса, которая набежала толпой, вполне соперничающей с количеством зрителей. Они встречали меня у входа, окружали в зале, спрашивали, как я могу объяснить свой внезапный успех. А я не знал, что им отвечать. Я вообще понятия не имел, как именно следует разговаривать с журналистами.

Мои остальные работы тоже не остались без внимания. Впрочем, это тоже не самое подходящее определение, потому что их купили. Их купили все. К концу выставки на стене остался только "Джокер". Снимая картину со стены, чтобы упаковать, я не удержался и укусил себя за палец. Но все равно не проснулся.

Цвет глаз его я так и не вспомнил. Но, удивительное дело, когда я закончил с набросками и начал грунтовать холст - это уже не имело значения. Я решил, что у Джокера они будут зелеными. Этот цвет мне показался наиболее подходящим.

Вернувшись, наконец, домой, в мастерскую, я кинул вещи прямо на пол в коридоре и медленно сполз по стене на пол. Хотелось одновременно напиться, спрятаться в угол, накрывшись холстами, и бегать по крышам громко крича "А-а-а-а-а". Едва справившись с первым приступом, я поднялся, шатаясь, прошел по темной мастерской и упал в кресло. Чайник щелкнул и засветился синим. Я вскрикнул от неожиданности, но потом понял, что просто зацепил рычажок рукой, когда садился. Но эта мысль не успокоила меня. Холодная волна страха поднялась вверх по позвоночнику, я зажмурился, выдохнул и чиркнул зажигалкой. Не чтобы прикурить. Просто захотел увидеть огонь. Мерцающий язычок немного успокоил меня, и я встал, подумав, что свет все-таки стоит включить. И в этот момент завибрировал телефон.

Я отключил на нем звонок, потому что в течение этих дней мне позвонили, пожалуй, все мои друзья, знакомые и знакомые знакомых. Кто - поздравить, кто - напроситься в гости или позвать отмечать. Но я ничего не хотел отмечать и никого не хотел видеть. Мне уже давно было страшно. И только сейчас это чувство оформилось окончательно. Потому что у меня не было даже намека на сомнения, кто именно мне звонит.

И я не ошибся.

- Да, здравствуйте... - сказал я телефону, надеясь, что мой голос звучит относительно спокойно.