Пустошь, что зовется миром

А еще важно понять, захочет ли яотлек, чтобы они продолжали переговоры с инородцами, или примет решение вовремя их прекратить.

Звезды небесные, как же Три Саргасс были нужны союзники здесь, в самом сердце Флота, любые, каких удастся заполучить! Ей нравилось быть в непривычной, новой среде – а какому агенту, подготовленному министерством информации, не понравилось бы, – но она четко осознавала, что не знакома со здешними правилами, форматом взаимоотношений между кораблями, их командирами и солдатами. Ни один гражданский не был знаком с этим. Но все же это было проще, чем иметь дело с инородцами.

– Более серьезная трудность состоит в том, что в языке, который мы пытаемся освоить, отсутствует понятие времени, – сказала Махит. – Нет времен и причинно-следственных связей. Не уверена, что этот язык позволяет задавать вопросы. Я уж не говорю о том, чтобы предлагать выбор из нескольких вариантов или предупреждать о последствиях. Они говорили с нами так, как говорят с младенцами.

– Может быть, они и считают нас младенцами, – сказала Девять Гибискус. – Или вас обеих. Возможно, они отправили своих младенцев на переговоры с опасными чужаками.

– Почему? Юных представителей вида не так жалко? – спросила Три Саргасс. Идея показалась ей очень интересной, только она не вязалась с тем, как выглядели Первый и Второй. – Если так, то их взрослые должны быть очень крупными. Та парочка, что пришла к нам в пустыне, была такой же, как тот, которого вы вскрывали, яотлек. А то и покрупнее.

– Значит, все их солдаты новорожденные, – задумчиво начала Два Пена.

– Или они говорят на другом языке, который мы не можем слышать, – закончила за нее Махит. – На непостижимом языке.

Три Саргасс не предполагала, что Махит может знать эту цитату из книги «Асимптота / Фрагментация» Одиннадцать Станка. Насколько ей было известно, Махит еще и не читала любимого поэта-дипломата Три Саргасс, прожившего шесть лет среди эбректи и вернувшегося все еще человеком. Его язык стал свободнее и сделался необычным, его поэзия наполнилась образами, которые остались за пределами понимания Три Саргасс. «Движение стрижа непостижимый язык», – написал он в попытке передать непостоянные многообразные механизмы перемещения и бега эбректи, этих хищных племен, физический аспект их социального поведения. Так странно было услышать от Махит те же слова, тогда как та даже не догадывалась об их глубинном смысле. Три Саргасс была почти уверена, что не догадывалась. Эхо тейкскалаанской истории, несущее то, что не может быть понято, слишком чуждое, чтобы оставаться в этом слишком долго. Одиннадцать Станок вернулся домой после длительной ссылки и по возвращении писал на языке, который стоит, чтобы его помнили.

– Если их язык непостижим, – сказала Девять Гибискус, невозмутимая в приказах и инструкциях, – тогда обойдите его.

Махит открыла рот, вероятно, чтобы объяснить все причины, по которым этот приказ будет практически невыполним, и она была бы права, но говорить это было нельзя. Три Саргасс знала, что этот приказ равносилен разрешению «продолжайте попытки разговорить инородцев», а потому тоже открыла рот и сказала:

– Конечно, яотлек. Мы вернемся на Пелоа-2 через девять часов на следующую встречу.

С этими словами она поклонилась так низко над кончиками пальцев, что ее заплетенные в косу волосы коснулись пола.

– Делайте, что начали, – сказала яотлек и уже мягче продолжила: – Выспитесь сначала, если сможете. Если вы обе упадете от солнечного удара, то Двадцать Цикада напишет самый разгневанный доклад, на какой он способен, а я по долгу чести буду должна прочесть его целиком.

Она махнула рукой. Руки яотлека были мясистыми, с широкими ладонями. Три Саргасс едва сдержалась, чтобы не улыбнуться на лселский манер, испугав тем самым офицера-связиста. Им предстояла еще одна дипломатическая встреча, а перед этим немного прийти в себя. Время, когда они обе могут продумать последствия того, что пытаются сделать.

Отвечает ли это последствиям, которых ждут от Махит на станции?

Но если Три Саргасс поднимает этот вопрос, они наверняка опять поссорятся. Или возобновят прежнюю ссору. Нет, лучше думать о том, как Махит Дзмаре цитирует Одиннадцать Станка, словно его слова принадлежат ее умному рту.

Три Саргасс в общем-то понимала, что позволяет себе закрыть глаза на информацию об обязательствах и планах ее партнера, может быть, на жизненно важные сведения, ради своего эмоционального покоя. Она очень остро чувствовала это. Но, возможно, остро чувствовать уже достаточно само по себе: если она чувствует, что пропускает важную информацию, анализ ситуации может заполнить этот пробел. Прежде это всегда удавалось. Нужно только вообразить влияние станции Лсел на Махит неким негативным пространством, все еще обладающим гравитацией.

Ее метафоры с каждым часом, проведенным на корабле, становились все более межпланетными. Для ее поэзии это может быть хорошим знаком или совсем наоборот. Клише не помогут, даже если эти клише по существу вполне уместны.

* * *