Ончу не знает – и никогда толком не будет знать, – почему позволяет ему улететь. Может быть, она думает, что он умрет при попытке пролететь Дальние гиперврата и ничто из этого не будет иметь значения. Может быть, она думает, что он справится с тем, что, по его словам, собирается сделать, а если у него получится, то тем меньше крови придется ей убирать.
Картографический стол в кабинете Одиннадцать Лавра довольно мал; он установлен на боковом столике и длиной не уступает рабочему столу. Этот стол постоянно задействован, как фоновая музыка, тысяча решенных военных пазлов проигрываются снова и снова рядом с ним, а он тем временем делает работу, которая от него требуется. Он с удовольствием думает, что это позволяет ему не забывать свою историю. Его историю, историю его министерства, историю его империи. Он старый солдат, Одиннадцать Лавр, прошли десятилетия с тех пор, когда ему лично приходилось решать задачи такого рода на передовой. Старым солдатам нужно держать зубы востро, и Одиннадцать Лавр оттачивает свои на жилистой плоти многовековых тейкскалаанских кампаний, разыгрываемых снова тонкими лучиками света.
Его стратегический стол включен и теперь; проигрывается сражение, случившееся двести лет назад в одной двухзвездной системе. Он наблюдает совсем не за ходом событий – лишь за тем, как световые лучи пробегают по его рукам.
История его министерства, история успехов. Какими хрупкими они могут оказываться на поверку, когда попадут в руки яотлека, который предпочел бы быть императором, и в реакциях императора, которая взошла на трон из-за последствий, связанных с тем яотлеком. Одиннадцать Лавр – старый солдат. Он думает об «Осколках», связанных воедино новой технологией, разработанной министерством науки, технологией продвинутой и странной, не вызывающей особого доверия, потому что она делает их более похожими на Солнечных. Делает их менее похожими на таких же, как он, солдат в их худшие моменты, которые, безусловно, являются и их лучшими тактическими моментами. Он думает о медленно действующем яде и о доверии.
Думает о том, за что он послал умирать свою любимую ученицу, послал в полном ее незнании, в надежде, что этим он сохранит историю своего министерства, его успехи. Отсечет то, что, возможно, подвержено разложению или подозрению на разложение. Шестнадцать Мунрайз – приемлемая жертва, если она заберет с собой Девять Гибискус и одержит победу в войне, которую в таком случае новый император будет считать допустимой столько времени, сколько она будет длиться.
В Семнадцатом легионе: все «Осколки» вместе, объединены общим прицелом и биообратной связью, и еще одной штукой – в своей компании, когда нет поблизости начальствующих офицеров и непилотов, они называют эту штуку
Это не то чтобы слова, но коммуникация, которая нравится только небольшому проценту пилотов. Те же, кому это нравится, испробовали опцию на пределах ее возможностей: декламировали друг другу стихи, не открывая рта.
Декламировали друг другу стихи, находясь по разные стороны гиперврат, и слышали искаженное эхо, вибрации, доходящие до мозга костей. Что-то из сектора пространства, наглухо отсоединенного от того, в котором они находятся, если не считать шва гиперврат и громадного, дышащего осколочного мировосприятия.
Все объединенные «Осколки» в Семнадцатом легионе, нравится им осколочный трюк или нет, умирают от маслянистой всерастворяющей корабельной слюны, испускаемой трехколечным чужеродным врагом под вспышки энергетических пушек. Они умирают в мучениях и в огромных количествах.
Далеко-далеко в секторе тейкскалаанского пространства, где находится Жемчужина Мира, а еще и крейсер Третьего легиона «Медная столовая гора», четыре пилота «Осколков» возвращаются после тренировочного полета на ангарную палубу с криками и слезами; они помогают друг другу выбраться из своих кораблей и встают, соединившись и поддерживая один другого, словно не могут остаться в одиночестве. Наконец один из них говорит, ниточка здравомыслия среди их рыданий – и кто он, не имеет никакого значения: «Нам необходимо поговорить с министром войны. Код «Гиацинт». Немедленно».
Глава 16