Пустошь, что зовется миром

За помехами адресной связи с Пелоа-2 голос Двадцать Цикады звучал особенно надрывно, что заставило Девять Гибискус вспомнить некоторые из их самых первых совместных заданий. Быстрое, живое, неожиданное многословие, которым грешил он, когда недосыпал, перерабатывал и ни секунды не сомневался в форме Вселенной, потому что знал ее закономерности. По крайней мере, он не называл ее Мальвой или, что еще хуже, «моя дорогая» – если он еще раз назовет ее так, то она первым делом убьет его, прежде чем он скажет еще какие-нибудь слова, которые разобьют ее сердце.

Он, конечно, говорил с Дзмаре и Три Саргасс, которые в ее отсутствие заняли место у консоли связи. Рядом с ними стояла Два Пена, внимательно наблюдала, словно ждала, когда уполномоченный или станциосельница совершат какое-нибудь предательство, чтобы она могла вырубить консоль полностью. Девять Гибискус вошла в момент, когда звучала концовка предложения:

– …почти абсолютно уверен, уполномоченный, что понимаю не только их способ беззвучной коммуникации, но и то, как им удается коммуницировать быстрее, чем мы можем отследить. Это вовсе не речь, это коллективная сеть.

– У них общий разум? – спросила Дзмаре, и в этот же момент Три Саргасс спросила:

– У них общая память?

Она и Дзмаре уставились друг на друга, словно у них была какая-то сокровенная общая тайна.

– Разум или память, – подытожила Дзмаре. – Если так можно сказать…

– Так я сказать не могу, – возразил Двадцать Цикада. – Определенно сказать пока ничего не могу. В данный момент мы все еще рисуем друг для друга картинки, и они, кстати, находят меня и отсутствие у меня сетевого подключения фактами весьма тревожными, но что такое память в коллективной сети разумов?

– Махит? – спросила Три Саргасс, как будто считала, что Дзмаре знает ответ на этот абсолютно философский вопрос.

У Девять Гибискус были вопросы куда более важные.

– Пчелиный Рой, – сказала она, вкладывая в голос все тепло, какое можно было передать через тонкозвучную пустоту, разделяющую их. – Извини, не могла ответить тебе сразу же… как ты все это понял?

– Яотлек, – сказал Двадцать Цикада, и в его устах ее титул прозвучал как имя, ее имя – настолько он был доволен собой и настолько был рад слышать ее. – Все дело в грибке. Вот в чем. Они передают его своим детям, и грибок… он пробуждает детей, пока это все, что я могу сказать. Они нарисовали мне картинку, как их малыша кормят этим, а потом подключают ко всем остальным с помощью их фрактальной сети. Это что-то вроде телепатического наркотика – или паразита, который обретает симбиотические свойства. Много бы я отдал, чтобы здесь и сейчас иметь команду икспланатлей и исследовательский институт. Мы знаем кого-нибудь на «Грузике для колеса», у кого есть хобби – изучать грибки-паразиты?

– Никогда не задавала такой вопрос, – услышала свой голос Девять Гибискус, спрашивая себя, зачем кому-то такое хобби, в особенности на корабле Флота, который свободен от всевозможных грибков настолько, насколько возможно. – Понятия не имею. Тот самый грибок, который убил медицинского кадета, – ты думаешь, что он обеспечивает их коллективным разумом? Как у пчел в улье?

– Именно так. Кстати, Шесть Ливень умер не по своей вине – я все еще продолжаю думать, что у него была массивная анафилактическая реакция. Тем не менее наши враги не делают инъекцию грибком, они его едят.

– Чисто органический способ сохранения памяти, – сказала Дзмаре, обрывая их низким очарованным голосом. Девять Гибискус проигнорировала ее. Разве Двадцать Цикада не сказал только что: у инородцев не общая память, а общий разум?

– Таким образом, мы не можем рассматривать попадание их грибка на наш корабль как диверсию, – сказала она без вопросительной интонации.

– Нет, никто его не заносил к нам специально, – подтвердил Двадцать Цикада. – Но подробности остаются мне совершенно непонятными, Мальва. Я решаю ребусы, а они говорят или поют друг другу внутри своего огромного грибково-пчелиного разума. У меня есть на этот счет одна идея, но она тебе не понравится.

Девять Гибискус хотелось рассмеяться, обнять его, вернуть его на корабль.

– И что же это за идея, которая мне не понравится?

– Я думаю, что, пожалуй, съем этот грибок, – сказал ее адъютант, ее дражайший друг, ее заместитель на протяжении более чем двадцати лет. – Тогда я смогу общаться с ними напрямую.

Хуже идеи Девять Гибискус и представить себе не могла.

Глава 18