Пустошь, что зовется миром

– Дзмаре, ты в самом деле считаешь, что империя, после того, во что они сейчас вляпались, пожелает, чтобы одним из переговорщиков стала ты? – спросил Дарц Тарац. Он подошел к Махит и встал слишком близко от нее, что ей не понравилось. Он стоял и бормотал ей на станционном, пока на их глазах яотлек тейкскалаанского Флота призывала к нанесению точечного удара по своим собственным подчиненным. Махит никогда и представить себе не могла ничего подобного. Тот Тейкскалаан, который знала она, знал Искандр, Тейкскалаан, в который верил Тарац, вечно голодная пасть империи, элегантно держащая за горло все нетейкскалаанские системы вплоть до того момента, пока зубы не сжимаются, размалывая позвонки, уничтожая культуру, – тот Тейкскалаан никогда бы не пожертвовал частью себя, чтобы сохранить только-только наметившийся мир.

Еще она подумала о капитане Флота Шестнадцать Мунрайз, вспышка цвета электрум в темноте выделенной ей каюты. Зачем она приходила: на переговоры или чтобы предостеречь? Махит так и не могла решить зачем, а теперь уже никогда не узнает, да это и не имело значения – трехколечные корабли уничтожат все переговоры и предостережения, которые, возможно, были у Шестнадцать Мунрайз, уничтожат как явление. Во имя сохранения себя и своей планеты.

<Себя, своей планеты и остатка «Параболической компрессии», – пробормотал Искандр. – Маленький аргумент в пользу того, что этот альянс хорошая идея… что они все-таки могут понимать, что люди умирают безвозвратно и не воссоздаются заново>.

«Ну почему же, некоторые вполне даже воссоздаются, но с громадными трудностями и неописуемыми сложностями», – подумала Махит и почувствовала, как рассмеялся ее имаго, как электрическая дрожь прошла по всему ее телу.

Дарц Тарац прищелкнул языком, не открывая рта.

– Понятно, – сказал он, хотя Махит не открывала рта. – Либо веришь, либо тебе все равно, правда оно или нет.

Она повернулась к нему. Она хотела – они оба с Искандром хотели, одержимые маленьким злобным желанием, – говорить с ним только на том языке, который тот ненавидел, а она любила, на языке его врагов, источать поэзию своими губами. Но это не был ее родной язык и никогда таковым не станет. У Махит не было ни малейших сомнений на этот счет. Поэтому она ответила на станционном:

– Они допустили меня к переговорам первичного контакта, Тарац, вместе с ними. Так почему не сделать станциосельника частью дипломатического протокола, особенно с учетом того, что они прекрасно знают, как сильно мы опередили их в коллективной памяти.

– Они никогда не должны были узнать о технологии имаго, – сказал Тарац.

Махит вздохнула. Еще раз. Медленно.

– Да, – согласилась она, – думаю, что не должны были. – Легкие уколы боли в ее локтевых нервах, злобное недовольство Искандра ее позицией, которая не согласуется с его собственной. – Но дело сделано, советник, и сделано давно. Империя знает. Если Лсел возглавит эту дипломатическую делегацию, мы сможем иметь более сильную переговорную позицию, какой у нас не было несколько поколений…

– А цена, Дзмаре? Цена того, что мы внедрим одну из наших имаго-линий в эту… конгломерацию, которая называет себя «мы»? Цена, которую затребует Тейкскалаан, даже больше, чем наша самостоятельность, наш язык и экономическая независимость.

– Цена уже была выше, – сказала Махит более громким голосом, – когда станция находилась под угрозой уничтожения этими трехколечными кораблями, и вы это прекрасно знаете. – Она не собиралась кричать. Не собиралась привлекать внимание половины присутствующих на мостике, тех, кто не следил за сближением «Параболической компрессии» и сотни вращающихся трехколечных кораблей на картографическом столе.

– Я всю свою жизнь провел на руинах, – сказал Дарц Тарац, взмахивая рукой, словно он хотел охватить не только мостик и Пелоа-2, но и всю империю целиком со всеми ее врагами. Его долгосрочный проект по втягиванию Тейкскалаана в невыигрываемые войны на истощение полностью провалился. Империя не желала разбиваться на части о неприступные берега. Не здесь, не таким образом.

Теперь языком Махит заговорил Искандр:

– Руины можно отстроить в мирное время.

Тот же Искандр помог Махит устоять на ногах и сохранить лицо, когда Тарац ответил:

– Вы были ошибкой, а с вами и вся ваша имаго-линия. Я постараюсь довести до советника Амнардбат мое согласие с ней. Вам нет места на Лселе. Не смейте даже думать о возвращении домой, Дзмаре. Отныне станция навсегда для вас закрыта.

Глава 20