Пустошь, что зовется миром

– Пилот Четыре Крокус подробно это объяснила, – сказала Девятнадцать Тесло. Голос ее прозвучал недовольно. Такие штуки обычно мало кого радуют, догадался Восемь Антидот. Такие технологии – вроде Солнечных, только еще сильнее. Он не собирался говорить ей, что осколочный трюк все еще продолжается у него в голове. Не собирался, потому что не знал, что она сделает, с ним и вообще.

– Одиннадцать Лавр не хотел, чтобы вы знали, – сказал он ей, не вдаваясь в подробности.

– Так, – сказала Девятнадцать Тесло, словно получив то, что ей требовалось. Последняя часть пазла, вставшая на свое место. – Это полезная информация, Восемь Антидот. Спасибо тебе за нее. Я не была уверена, кто из них несет ответственность: министр или заместитель.

– Вы собираетесь… – Он даже не знал, как сформулировать вопрос.

– Нет, – император отрицательно покачала головой. – В министерстве войны он у меня под присмотром, а кто знает, что он стал бы делать без присмотра во Флоте.

– А я?

– Собираюсь ли я как-то наказать тебя?

Он кивнул.

– Знаешь, я бы хотела, чтобы ты мне доверял, – вздохнула она. – Но в таком случае ты бы перестал быть самим собой. Нет, Восемь Антидот, я не собираюсь тебя наказывать. Я просто буду ждать, когда ты вырастешь и примешь из моих рук эту работу.

Только потом, вернувшись к себе и забравшись в кровать, в наступившей тишине он вспомнил, что Девятнадцать Тесло сказала ему о капитане Флота Девять Гибискус, почему сделала ее яотлеком после того, что та учинила на Каураане. «Не потому что я считала ее слишком опасной, чтобы оставлять в живых. Я как раз считала ее достаточно опасной, чтобы выжить».

А когда он вспомнил эти слова, сна не осталось ни в одном глазу.

* * *

Все зеленело на гидропонной палубе «Грузика для колеса». В воздухе стоял роскошный аромат, такой густой, что Махит едва могла дышать. Тут повсюду росли цветы – лотосы, лилии, – на рисовом поле и овощном огороде, вперемешку, словно цветы были не менее важны, чем калории. Может быть, Двадцать Цикада так это и понимал. Это место было его королевством – так ей сказала Три Саргасс, поведав о разговоре, который состоялся между ними здесь. Когда она пребывала в убеждении, что Двадцать Цикада никогда не позволит существовать столь бессмысленно и бесчувственно разрушительным инородцам, какими они тогда казались.

Теперь они стояли вдвоем, опершись на декоративную ограду. Махит спрашивала себя, кто и где стоял на ее сегодняшнем месте в тот день: Двадцать Цикада или Три Саргасс? Чей рассказ опять ходит тут по кругу?

<Закольцованный сюжет>, – сказал Искандр, а она ответила: «Предопределенность». Гипотеза и реакция на нее.

Без предупреждения или преамбулы, только потратив время на то, чтобы распрямить плечи и поднять подбородок, словно Махит была проблемой, которая требовала от нее столько безрассудной решимости, сколько требовали все переговоры, которые она вела на мостике, вместе взятые, Три Саргасс спросила у нее:

– Ты хочешь вернуться вместе со мной?

Хорошо еще, что она не сказала «Ты хочешь вернуться домой вместе со мной?»

– Нет, – ответила Махит. Она не могла смотреть на Три Саргасс, говоря это. – Нет, но… куда «вернуться»?

– На Жемчужину Мира, – сказала Три Саргасс с интонацией: куда еще? Никакого другого настоящего места для тейкскалаанца не существовало. – Я серьезно. У меня квартира. Там, конечно, придется помыть посуду, но я с этим справлюсь. А еще, возможно, придется поговорить с самой императором. Но если тебя не устраивает Город, то я бы могла… Наверное, можно найти какую-нибудь систему, которой требуется сверхквалифицированная асекрета и где есть хоть сколько-то приличный поэтический салон. Я могла бы перевестись туда. Вот о чем я.

– Травинка, – тихо сказала Махит, и Три Саргасс смолкла, повернулась к ней, приподняла голову. Глаза ее были темными и широко раскрытыми. Она была все такой же миниатюрной – бо́льшую часть времени Махит этого не помнила.

Она наклонилась и поцеловала ее в губы коротким поцелуем. Коротким настолько, что он не мог означать «да».

– Не иди на такие жертвы ради меня, – сказала она. – Не покидай Город. Возвращайся домой. Мой посуду и разговаривай с императором, если после мытья посуды останется время.

Три Саргасс хмыкнула. Звук получился влажный – такой производит человек, когда вынужден смеяться, а хочет плакать.

– Посуда, потом Ее Великолепие, «Лезвие Ножа», именно в таком порядке, да. Отлично. А куда ты?