Пустота

Первый муж Анны прошлую ночь долго убегал от нее, пока она его не догнала на Кингс-Кросс в дешевой гостинице. Во сне Майкл не был сам на себя похож. Она, в общем-то, тоже не была. Но Анна испытывала в точности то же, что и тогда, в молодости, при жизни Майкла: усталость и страх.

– Ты все время боишься! – пробовала она его убедить. – Ты все время от меня прячешься!

Оставшись в номере одни, они принялись трахаться снова и снова, в слепой панике, словно отгоняя какие-то настойчивые мысли. После этого события стали развиваться с обычной муторной предсказуемостью. Мужа охватила тревога, и он сбежал, оставив спящей Анне записку, в которой говорилось о его великом открытии. На завершающем этапе сна Анна обнаружила себя в одиночестве, лежащей на холодной темной поверхности, отражавшей все вокруг (доктору Альперт она привела сравнение с полом ванной комнаты отеля), в гулком помещении, природу которого трудно было как-то описать. Потолок камеры был очень далек, темен и светел одновременно. Ее охватил страх. Она мало что видела; она видела все, но понятия не имела, что именно. Ей казалось, будто она во что-то трансформируется.

– И это вы помните яснее всего из сна?

– Ой, нет. Яснее всего я помню свою одежду. Разве не абсурд?

– Не совсем, – сказала доктор Альперт, хотя думала именно так.

– У меня было красивое платье. – Анна нахмурилась, словно, сфокусировав внимание, могла явить платье прямо перед собой. – От Живанши, начало шестидесятых. Чудесного серого оттенка, ткань блестит, словно атлас. Я больше ни с чем не могу сравнить. – Она поморгала, глядя на Альперт. – А Живанши вообще выпускал такие платья? Это на него похоже?

– Вернемся к более раннему эпизоду, – сказала врач. – Хотелось бы мне знать, что вы имели в виду, сравнивая свое чувство вины с комом угрей?

– Видите ли, я не про чувство вины говорю. Не в данный момент.

– Вероятно, нет.

Поняв, что разошлись во мнениях, двое задумчиво уставились друг на друга. Способа обойти затруднение не предвиделось. Анна стала возиться с застежкой сумочки. Спустя пару минут сообщила:

– Боюсь, что забыла прихватить результаты тестов, о которых вы просили.

Хелен Альперт улыбнулась.

– Не беспокойтесь, – ответила она. – Ваша дочь попросила персонал госпиталя отослать мне копию. Она переживала, что вы их в поезде потеряете.

И толкнула бумаги – три-четыре листа распечатки в пластиковой папке – через стол. Анна, потерявшая за свою жизнь целую гору документов, даже не взглянула на них и тут же толкнула обратно.

– Марни не должна была так поступать, – сказала она. – Она пытается меня контролировать. – Потом, почувствовав, что это прозвучало обвинительно, попробовала объяснить: – Не нужны мне эти тесты. Не хочу я про себя все это знать. Я просто хочу дожить свой век, сколько уж там мне осталось. Марни не из того поколения, которое это понимает.

– С нейрологической точки зрения, Анна, вы достаточно здоровы. Можете не переживать. Есть следы пары небольших кровоизлияний, а в остальном все хорошо.

Но Анна, которая пуще всего боялась, что Марни выйдет из себя и возьмет это дело в свои руки, вспомнила, как дрожал в ее объятиях Майкл Кэрни, парализованный страхом, и повторила только:

– Не хочу я про себя все это знать.

Хелен Альперт приняла это за проявление оборонительного упрямства и, вероятно, не ошиблась; двое снова стали озадаченно глядеть друг на друга, пока Анна, пожав плечами, не покосилась на часы.

– Думаю, мне пора, – сказала она.

– Еще что-то? – спросила врач.

– Мой кот таскает домой требуху экзотических животных.

– Я имела в виду – помните ли вы еще что-нибудь из своего сна.

Когда Анна ушла, доктор откинулась в кресле и устало потерла глаза.

Хелен Альперт была высокого роста, носила обтягивающие джинсы и куртки из мягкой кожи, карьеру начала с изучения психологии хронической боли; пребывая в проблемном втором замужестве, перешла к изучению посттравматических стрессовых расстройств и средств их терапии и наконец обзавелась частной практикой в Чизвике, на берегу Темзы, где помогала менеджерам среднего звена из окрестных анклавов BBC распутывать узлы их внутренней жизни. Лет на десять моложе Анны, она обреталась на противоположном берегу реки, на одной из тихих улочек вокруг Кью-Грин. По утрам бегала на набережной. По выходным гуляла в садах или ездила на своем темпераментном «ситроене XM» первого поколения по коттеджным поселкам Восточной Англии, где блуждала по усыпанным галькой пляжам под дождем, а потом ела в каком-нибудь местном пабе, занесенном после реконструкции в справочник «Мишлен», пармскую ветчину с луком-шалот и персиковым муссом или жареную грудинку и голубиные ножки в конфитюре с чечевицей дю пюи, картофелем и мясным соусом. Вопреки такому образу жизни – или благодаря ему – она оставалась одинока. Анна Уотермен наблюдалась у нее уже три года. Случай был трудный. Навязчивый сон Анны они вместе распутывали, приходя в итоге к удовлетворительным и связным расшифровкам, но легкого прочтения ни один сеанс не предлагал, да и друг с другом пациентка и врач так толком и не ужились.