И понимая, что в самой зависти, в самой этой эмоции, нет ничего, что говорило бы о том, что это действительно самосущая зависть, я могу с ней работать, я могу изменять ситуацию.
Не существует какой-то тверди, какого-то камня, или скалы, которая бы покоилась в моём уме, или в моей душе, и именовалась бы «зависть», и ничего бы с ней нельзя было поделать.
Но это очень большой прыжок вперёд в плане изложения материала.
Но для того чтобы с успехом работать с этим пониманием, необходимо подходить к нему очень постепенно и издалека.
Этот семинар, который мы проводим здесь на выходных, он является как раз таким базовым учением, вводным учением, дающим вам общее представление о том, что такое пустота.
И вы можете начать работать с этим уже самостоятельно.
Вопрос: Мне интересно, а как насчёт совсем маленьких детей. Пока никто не учил их, они вообще свободны от этого концептуального дифференцирования?
Алекс: Итак, необходимо понять одну важную вещь, что, говоря о концепциях, говоря о ярлыках, мы не всегда подразумеваем, и совершенно с необходимостью не следует из этого, что им должен соответствовать некий вербализованный термин, некое слово.
Итак, вещи существуют, обозначенные умом, независимо от того, активно обозначает ли их кто-то в своих ментальных обозначениях – этот процесс – или нет.
Я чувствую что-то.
Это неважно, могу ли я это распознать, идентифицировать и присвоить этому титул «зависть», термин «ревность». Я что-то чувствую.
А если нас спрашивают: «А что ты чувствуешь? Что это?», –
тогда необходимо будет задействовать ментальные обозначения.
Но для того чтобы чувствовать, мне нет нужды обозначать это ментально.
Ребёнок не знает слово «голод», но дети чувствуют голод и хотят есть.