Шурик благополучно вырубился, а я, снова подхватив его на руки, побежал к остановке. Чтобы вызывать скорую, нужен какой-то ориентир. Положив раненого на лавку, я достал телефон. Включался он мучительно медленно, так, готово. Набрав 112, я начал вызывать врачей.
Звук я выставил на полный, но всё равно ответные слова едва слышал. Отбитые уши пока не отошли от канонады.
— Пулевое ранение, лёгкое пробито, кровотечение.
— Сколько полных лет? — спросил голос в трубке.
— Двадцать… ээээ…. Двадцать три. Остановка тридцать первый километр, прямо здесь, на лавке.
Когда опрос был закончен, они положили трубку, а я сел ждать. Наши имена я им тоже сказал, выдумывать что-то не было сил. Чтобы не сидеть сложа руки, я попытался осмотреть Шурика, расстегнул куртку и распорол ножом футболку. Грудь была залита кровью, а с правой стороны видно было входное отверстие пули. Большой калибр, палец в рану легко пролезет. А выходного нет. Хреново. Значит, пуля внутри, вдобавок, она там сплющилась или, чего доброго, разорвалась. Страшно представить, что там внутри творится.
Дышал он едва заметно. В какой-то момент мне даже показалось, что дыхание остановилось, но нет, пока ещё он был жив. Минуты тянулись мучительно медленно, и, хотя скорая приехала в рекордные пятнадцать минут, я уже готов бы разорвать их за промедление.
Двое мужчин в белых халатах выскочили и подбежали к нам. Один бросился проверять пульс, второй, немного подумав, начал вытаскивать каталку из машины. Первый всё же нашёл пульс, но, видимо, рана оптимизма не внушала.
— Плохо дело, — сказал он второму, и они вместе перекинули едва живого Шурика на каталку.
— Поедете с нами, — первый повернулся ко мне, — надо будет на вопросы ответить. Вы ему кто?
— Никто, просто друг.
— Садитесь.
Прежде, чем сесть, я опустил руку вниз и нащупал кобуру с пистолетом, вот дурак, своё-то оружие не скинул. Дождавшись, пока медики посмотрят в другую сторону, я отстегнул крепления и забросил пистолет вместе с кобурой подальше в кусты. Надеюсь, не найдут.
Теперь можно было садиться, всё равно мне одному не попасть обратно в тот мир, хоть чем-то полезен буду. В машине, оказавшейся неожиданно просторной, находился ещё один медик, который тут же стал хлопотать над раненым. До меня долетали обрывки фраз: «Пневмоторакс… давление падает… кардиограмма… пусть операционную готовят».
— Он жить будет? — спросил я у второго, который сидел рядом со мной и записывал данные в анкету.
— Честно, — первый поднял голову и стянул с неё маску, — должен был полчаса назад умереть, но сердце почему-то бьётся, сейчас довезём, думаю, что довезём, и на стол, а там видно будет.
Я замолчал, лишь изредка отвечая на вопросы медбрата с анкетой. Да и что я мог ответить? Болел ли Шурик желтухой? Вроде, нет, но я ведь за ним не следил. Есть ли аллергия? Да чёрт её знает. И всё в таком духе.
Скоро доехали до больницы, машина сдала задом к вход в приёмный покой, а два санитара резво выкатили носилки. Я отправился сопровождать, хотя помощи от меня было немного. Санитар, будучи мастером своего дела, каталку водил с мастерством Шумахера, двигались мы почти бегом, а управлять он умудрялся одной рукой. В конце коридора упёрлись в лифт, который поднял нас на третий этаж, а уже там каталку довезли в операционную. Я продолжал идти следом, как привязанный, но на входе меня остановил врач, закутанный по глаза и в перчатках.
— Сюда нельзя, — сухо сказал он, — ожидайте.
Я тяжело уселся на лавку в коридоре. Адреналин давно отпустил, накатила апатия. Хотелось сидеть и смотреть в одну точку, что я и делал довольно успешно. Из оцепенения меня вывел голос:
— Степан Молчанов, вы арестованы.
Медленно подняв глаза, я увидел три пистолетных ствола, направленных мне в лицо. Молодые парни в полицейской форме. За мной. Как особо опасного берут, перестраховываются. Можно было попытаться сбежать, куртка спасёт. Хотя нет, не спасёт, все трое целятся в голову. Да и устраивать бойню в больнице, где за стеной оперируют друга, не было никакого желания.
С глухим лязгом на запястьях защёлкнулись наручники.
Глава тридцатая
Сидеть на стуле, привинченном к полу, было неудобно, всё время хотелось его подвинуть ближе, а он не двигался. Чего они боятся, что встану, схвачу стул и начну их бить? Нет, не начну, слишком устал. Раньше надо было, теперь мало просто вырваться, если дверь в отделении блокируется, то мне конец.
Напротив меня сидел худой мужик неопределённого возраста. Стрижен коротко, но седина всё равно проглядывает. Лицо бледное, словно месяц на солнце не выходил, глаза красные, то ли от недосыпа, то ли от алкоголя. Одет он был в обычную гражданскую одежду, и только пистолет на ремне выдавал в нём сотрудника полиции. Некоторое время он гипнотизировал меня взглядом, потом начал говорить:
— Степан Андреевич, вы догадываетесь о причине вашего задержания? — голос был глухой и хриплый.