Пустыня

Ну, а меня взяли в оборот корреспонденты. Я, как и задумывал, отвечал кратко, но по существу. Сначала. Да, у меня хороший слух. Услышал тикание и сказал Каддафи. Да, осколок попал в грудь. На два сантиметра кнаружи от среднеключичной линии. Да, мне вовремя оказали помощь и на месте происшествия, и здесь. Да, на высоком профессиональном уровне. Да, сегодня провели консилиум и сочли, что я могу продолжить турнир. Да, отлично организован. Да, полагаю, он войдёт в историю. Почему не играл в Хайфе? Даже Сулейман ибн Дауд, мир с ними обоими, не может одновременно быть в двух местах одновременно.

Но тут бибисишник влез с вопросом не самым удобным: правда ли, что я изучаю Коран под руководством знаменитого исламского богослова шейха Дахира Шаида Дилани?

Да, не стал отрицать я. Изучаю, и с глубочайшим почтением отношусь к моему наставнику.

Но почему Коран?

Я хочу узнать арабский язык и арабскую культуру. Изучать их без Корана — все равно, что выходить в море без компаса и карты.

Но зачем современному человеку знать арабскую культуру?

Европейская наука базируется на математике, так?

Так, согласился бибисишник.

А математика базируется на цифрах, так?

Ну, наверное.

А цифры у нас, европейцев, какие?

Какие?

Арабские, вот какие. И алгебра — арабское слово. Вы знаете, чему равна сумма квадратов двух чисел? Арабы знали ещё тысячу лет назад!

Но бибисишника на козе не объедешь.

Вы собираетесь принять ислам?

У нас в Советском Союзе — свобода совести. Каждый вправе исповедовать любую религию, или не исповедовать никакой.

А как же научный атеизм, что вы изучаете в институте (подкован, зараза)?

Учение Маркса всесильно, потому что оно верно!

И на остальные вопросы с подковыркой я отвечал так же. Учение Маркса! Пусть цитирует. Это лучше, чем «без комментариев».

Перед сном я вновь включил «Грюндиг».

Яков Дамский был в восхищении.

Би-Би-Си вопросы о религии в репортаж не включило. Маркс — это и знание, и сила!

Глава 19 КОШМАРЫ И МИРАЖИ

15 июня 1976 года, вторник

Мне снился сон. Почти обыкновенный сон. Никаких фотонных бомб, никаких пожаров, никаких крыс. Нет. Снились ящеры. Динозавры. Большие и очень большие. Они осадили Джалу — носа не высунешь. То сверху спикирует дракон, то по улице пробежится чудище размером с трамвай, а то и земля разверзнется, покажется песчаный змей-проглот, схватит несчастного, и утащит в тёмные глубины Сахары.

Мой пост был на крыше отеля, у зенитного пулемёта. Задача простая: расстреливать летающих ящеров. Пулемёт неизвестной мне конструкции (они все неизвестные, по виду только «Максима» и отличу), но я управлялся лихо: короткая, в три выстрела, очередь — и дракон падает на землю. Крупнокалиберный пулемёт-то. А пули «дум-дум». Тут главное — попасть не в крыло, а в тело. Ящеры-то размером с «Ан-2», даже больше, но тело — как у волка. Ну, как у медведя — у самых больших.

Я у пулемёта, а Хюбнер головой вертит и даёт направление:

— Запад!

И я разворачиваю пулемёт на запад и стреляю.

— Север!

Так сподручнее. В одиночку много не навоюешь, подлетят сзади — и сожрут. Как сожрали Алапина, что был у пулемёта прежде меня. Подлетела тварюга — и перекусила пополам. Половину себе забрала, половину оставила. Кошмар ведь. Сон. И то, что это сон, я сознаю. Временами. Ведь никакого Алапина на турнире нет, Алапин играл ещё до революции.

Внизу вокруг отеля медленно двигаются танки. Числом три. Те самые, что мне показывал в пустыне шейх. Не «Тигры», не «Пантеры», поменьше. На рысь потянут, да. Жёлтенькие, под цвет пустыни. Стоят и постреливают из маленьких пушечек по зубастым гадам. Держат круговую оборону. Они, пушечки, незавидные, от моего пулемёта ушли недалеко, но пару трамваев подстрелить сумели. Те лежат, дергают лапами и хвостами, норовят подняться и сожрать неосторожных. Пресмыкающиеся, они долго умирают. И не всегда до конца.

— Восток!

Я разворачиваюсь и успеваю. Не очень большая, но очень зубастая пасть добычи не получит, нет. Я не твой.

— Небо, Небо, я — Земля-один, — донеслось из компакт-рации, — как слышите? Приём!

— Земля-один, это Небо, слышимость хорошая, — прокричал я, держа в прицеле пролетающего мимо ящера. Если мимо — пусть себе летит. Патронов мало.

— Как с боеприпасами, Небо, — спросила Земля-один, будто услышав мои мысли.

— В запасе ещё одна лента, одна лента, приём!

Земля-один — это штандартенфюрер Тарраш, тоже гроссмейстер, современник Чигорина. Я его по голосу узнал, и по дымку от сигары, что вьётся над «Рысью».

— У нас тоже небогато. Но скоро подоспеют наши, нужно держаться.

Наши — это кто? Роммель сотоварищи? С такими нашими и чужих не нужно.

Я перевел пулемёт на одиночный огонь. Мой пулемёт, мои правила.

— Юг!

Выстрел, и подбитая тварь сворачивает в сторону. Я ее не добиваю. Свои добьют, мир ящеров жесток.

— Стая! Господи, стая! С востока!

Разворачиваюсь на восток. И в самом деле, стая. Небольшие, с лебедя, но их сотни, сотни!