Пустыня; Двое

Карен начал снова сгибать и разгибать бесчувственную руку, иногда проводя по ней – от плеча до запястья – тремя сжатыми в виде хомута пальцами. Через несколько минут ему стало жарко. Но рука Юны по-прежнему оставалась ледяной. Внезапно он вспомнил как доктор Рахман лечил его каким-то «восточным» способом. С тех пор прошло много лет, но Карен не забыл секрета старого доктора. Сейчас-то понятно, что никакого секрета не было. Просто доктор Рахман, потакая любознательному ребёнку, поделился с ним якобы большой врачебной тайной: если болезнь только начинается, её надо лечить холодом, а если она уже набрала силу, то теплом. Но это ещё не всё. Тепло бывает разное. Огонь, например, может излучать целительное тепло, но оно медленно проникает внутрь. Глубоко и быстро проникает другое тепло – чудодейственное, которое доктор создаёт своими руками или, что подвластно лишь великому врачевателю, направленной мыслью.

«Согревайся», – тихо попросил Карен. Он представил, как по его рукам течёт огненная кровь – настолько горячая, что пальцы краснеют от нестерпимого жара. Когда это удалось, и когда рубашка стала мокрой от пота, неожиданно для себя, как по услышанному откуда-то «сверху» совету, Карен пустил этот огненный поток через руку Юны.

Вероятно, прошло несколько минут. Или много минут. Или наоборот, всё случилось быстро. Время отступило на второй план, не желая быть свидетелем этого изматывающего труда. Согнутая спина Карена неожиданно стала мёрзнуть, хотя в пальцах по-прежнему сохранялось ощущение пульсирующего тепла. Он попытался распрямиться – и упал прямо на Юну из-за сильной боли, которая сковала его голову, шею и спину.

– Что с тобой? – удивлённо вскрикнула она.

Карен промычал что-то невразумительное. Он не мог понять что произошло. Юна обхватила его руками. Озноб оказался сильным; хотелось дрожать, чего он, конечно, позволить себе не мог. И сдерживая себя от непроизвольного вздрагивания, Карен почувствовал сквозь мокрую рубашку две нагретых ладони.

Неужели это победа? Неужели состоялось второе – вернее, уже третье – спасение девочки по имени Юна?

Он закрыл глаза. Никогда раньше ему не случалось с таким блаженством лежать и ощущать волшебное тепло чьих-то ладоней – ведь даже мама была скупа на проявления нежности.

* * *

Рана на голове Юны, к счастью, оказалась поверхностной. Но с её виска был содран приличный кусок кожи – оттого и кровь, и пропитанные кровью волосы. Она больно ударилась при падении самолёта на землю. Удар был жестокий. Девочка выжила благодаря тому, что сидела позади большого тучного мужчины – вероятно, как раз того, чей труп им пришлось переползать. Тем не менее, по словам самой Юны, в её голове «что-то шумело». Поскольку ни он, ни она не имели представления о том, что у людей бывает сотрясение мозга, эта рана не вызвала опасений. Кровь остановилась – и ладно.

Воздух быстро остывал. Карен знал, что перед рассветом холод станет нестерпимым, и единственный способ согреться в предрассветные часы, не имея шерстяной одежды – идти, идти быстро и без остановок. Ещё сидя в тени «Максуда», он рассчитал предстоящий маршрут. Сначала надо дойти до дюн, там хоть немного поспать, пока холод не поднимет его с остывшего песка, затем, примерно с полуночи до восхода солнца, идти строго на восток, днём снова поспать, но уже подольше, и к вечеру добраться до жилого оазиса. В самом этом оазисе он был года три назад и мало что запомнил, однако дядя Саид рассказал ему и даже показал на какой-то полинявшей карте как и куда надо идти. Он показал и «восток», и «юг», и «север». «Запад» был запретным – там проходила государственная граница, и говорили, в нарушителей нередко стреляют без предупреждения. Чаще всего стреляли ночью. Пограничникам очень нравилась эта забава.

Но куда идти сейчас? Пожалуй, только на север, где были люди, еда и даже небольшой аэродром. Идти туда не хотелось. Не зря дядя Саид предупреждал: тамошние люди говорят на чужом языке; треть из них – пришельцы с «севера», и они как бы хозяева, а говорившие ранее «по-нашему» давно смирились со своей подневольной участью и теперь даже гордятся знанием чужого языка. Карен, впрочем, его тоже знал, и Саид, и Максуд…

Ой, а ведь Юна говорит именно на «этом» языке! Как он не сообразил тогда, когда услышал её впервые? Вообще-то, тут нет ничего странного: она спросила – он ответил, причём ответил автоматически. Что ж, если они оба понимают язык северян, то идти надо туда.

Юна неожиданно чихнула. Карен приказал ей двигаться, чтобы не замёрзнуть, а сам, стараясь не бояться мертвецов и разлитого топлива, снова проник в самолёт. Болезненные ощущения в спине и шее исчезли так же внезапно, как и появились. Он двигался легко и уверенно.