Пустыня Тууб-Коя

Иванов Всеволод Пустыня Тууб-Коя

ВСЕВОЛОД ИВАНОВ

ПУСТЫНЯ ТУУБ-КОЯ

РАССКАЗ

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

Экая гайдучья трава! Не только конь - камень не в силах раздавить, разжевать такой травы. И не потому ль в горах скалы обсыпавшиеся, обкусанные, словно зубы коней, что бессильно крошатся об травы Тууб-Коя.

И над всем, вплоть до ледников, такое же желтое, как пески Тууб-Коя небо.

Звезды на нем, словно шаянье сухого помета аргалов.

Да и то так ли? Потому что никто не знает, есть ли на этом мутно-желтом, гнилой соломы, алтынном, жалком цвете неба - есть ли на нем звезды.

И все же, через гайдучьи травы, через пески, откуда-то от Тюмени, сквозь Уральские и иные степи, пробирался в партизанский отряд товарища Омехина агитатор, демонстратор и вообще говорун Евдоким Петрович Глушков.

Удивительнее его словес, которые, правда, стоили пятидесяти газет, алебастровый девичий цвет его лица. Никакие солнца никаких пустынь не смогли потревожить его нежнейшей кожи, а он ни мало не млея гордился своими словесами и, особенно, способом своей агитации.

На трех ослах пригнал он свое имущество. На первом осле, - Командор по кличке, имел Глушков "вполне исправный", по списку, "пулемет". На остальных кинематографический аппарат "Кок" и в туркменском пестром мешке - круглые ящики лент.

Ноги у Глушкова были босы, потрескавшиеся, в ципках, а брюки он почему-то (от стыда) не подбирал и густая желтая пыль была в отворотах. Точно он нарочно насыпал туда песку.

Вытянувшись стоял он пред товарищем Омехиным и было у него такое розовое лицо, будто явился он с ледников.

- Удивительный способ моего воздействия на массы заключается в объяснении событий предыдущего строя, демонстрируя вышеуказанные события и любовные драмы на мелком экране, посредством домашнего электричества, машиной, приводимой в действие человеческой рукой, именуемой "Кок", что по-русски значит: победа.

- Победа? - спросил Омехин и поглядел в горы Тууб-Коя, в ледники, что одни прорезали небо и куда бесследно ушли отряды белых.

- Несомненно победа, - ответил Глушков, и зубы его сверкнули белее алебастрового его лица.

- Тоды что ж, - сказал Омехин: - мы не против буржуазной культуры, если она со смыслом... Показывай.

Больше года уже носился омехинский отряд по барханам Монголии, больше десятка месяцев жевали кони гайдучные травы пустыни, и многое стал забывать товарищ Омехин.

Так, пройдя несколько шагов, остановился он и поглядел на тех трех заморенных осликов, на жирных оводов, носящихся вокруг них, и на Глушкова, раскладывавшего по кошме аппарат "Кок".

- Поди так, про любовь?

- Преимущественно про любовь, товарищ.

- Зря. Тут надо про смерть.

- А мы подведем соответствующую структуру!

Одни сверкающие ненавистью к зною ледники, одни они прорезают небо. Высоки и звонки горы Тууб-Коя.

И отходя к своей палатке, хрипло сказал Омехин:

- Разве что, подведем.

ГЛАВА ВТОРАЯ.

В средине ленты, когда гладкий и ровный "трутень" объяснился в любви длинношлейфой даме, а соперник его, трухлявый лысый злодей, подслушивал за портьерой, когда Глушков совсем приготовил в памяти одну из удивительных своих речей, такую, что после десятка подобных - совсем к чорту бы развалился старый мир, - в отряд, пробравшись незнаемыми тропами, примчалось подкрепление уфимские татары.

Экран потух, партизаны заорали "ура", и косым ножем семиреченский казак Лумакша перехватил горло кобылице. Казаны для гостей мыли так, будто собирались варить в них лекарство, и по степному обычаю, сам Омехин, первый кусок сваренной "казы" пальцами положил в рот командиру отряда татар Максиму Семеновичу Палейка.

- Вступаю под непосредственное ваше командование, - сказал Палейка быстро глотая кусок.

- Кушайте на здоровье, - ответил Омехин придвигая блюдо: - по поводу же картины замечу: с точки зрения человеческой целесообразности любовь вызывает жалость к себе и я выходит - против.

- Зачем же? Жизнь любить не мешает, особенно - рожать. Не рожая - какая жизнь? По моему, женщина у меня должна быть единственная. Чтобы сказать, фигурально или в пример аллегорий, присосаться к шее на всю жизнь и пить.

- Не одобряю, - возразил Омехин.

Он хотел было спросить о происхождении Палейка, но здесь тонко, словно испаряясь в сухом, как пламень, воздухе, пропел горнист.

Всадники вспрыгнули на коней.

Казак Лумакша, резавший кобылу, привел двух киргиз, от страха старавшихся прямо, по-русски, держаться в седлах. Сказали они, что ак-рус, люди с ледников пошли в обход омехинскому отряду, по дороге берут киргизские стада и бии старшины собираются резать джаташников.

- Мы сами джатак, - сказали они: - пусти нас, мы по вольной тропе пришли.

"Джатак - значит бедняк", - самому себе перевел Глушков: - "необходимо отметить и употребить в речи, как окончу картину демонстрировать..."

Дни здесь сухие, как ветер, тоска здешней жизни суше и проще ветра, и ветер желтым и крупным песком заносит конец ее.

Вот поехали утром еще трое партизан сбирать кизяки и не вернулись.

Отряд умчался в степь.