– Нет, не дурак, а добряк. Ты идешь спать?
– Да.
Поднимаясь наверх, он испытывал странное чувство, – вот ей сейчас куда больше хочется быть с ним, чем ему с ней. Однако стоит им лечь в постель и все будет наоборот, – такова уж мужская натура!
В комнате над их спальней Динни прислушивалась к глухому шепоту их голосов, доносившемуся в открытое окно; опустив голову на руки, она дала волю своему отчаянию. Звезды на небе и те против нее! Внешние препятствия можно преодолеть, обойти, но с глубоким разладом в душе любимого не совладать, а если не совладать, то и не побороть его, не исцелить. Она поглядела на звезды, которые ополчились против нее. Верили древние, что звезды решают нашу судьбу, или для них, как и для нее, это были только пустые слова? И неужели эти самоцветы, которые горят и кружатся на синем бархате вселенной, и в самом деле заняты делами малых сих, – жизнью и чувствами человекообразных мошек; зачатые в объятии, они встречают друг друга, на миг соединяются, умирают и превращаются в прах… А светящиеся миры, вокруг которых кружат отколовшиеся от них малые планеты, – неужели люди напрасно взывают к ним; может быть, в их движении, в их сочетаниях и правда предначертана судьба человека?
Нет. Все это только наше самомнение. Зря человек хочет приковать к своей жалкой колеснице величие вселенной. «Спуститесь к нам, блистающие колесницы!» Но никогда они не спустятся! Они влекут человека в ничто…
Глава двадцать седьмая
Через два дня Черрелы собрались на семейный совет: Хьюберт неожиданно получил приказ вернуться в Судан в свой полк, и ему хотелось, чтобы до его отъезда было что-то решено насчет Динни. В музее у Адриана, после судебного заседания, которое вел судья Лайонел Черрел, собрались все четыре брата, сэр Лоренс, Майкл и Хьюберт. Все они понимали, что совещание это может оказаться бесплодным, ибо, как известно, даже правительственные решения ничего не стоят, если их нельзя осуществить.
Майкл, Адриан и генерал, знакомые с Уилфридом, почти не разговаривали; сэр Лоренс и судья говорили больше всех; Хьюберт и Хилери иногда высказывались, но чаще молчали.
Исходя из предпосылки, которую никто не опровергал, что все это пренеприятная история, сразу же определились два идейных течения: Адриан, Майкл и, в какой-то мере, Хилери считали, что делать нечего, надо ждать, как развернутся события; все остальные думали, что сделать можно очень много, но неизвестно, что именно.
Майкл никогда прежде не видел всех своих четверых дядей сразу и был поражен их сходством: вот только глаза у Хилери и Лайонела были серо-голубые, а у генерала и Адриана – темные и светло-карие. Все они были скупы на жесты и у всех были худощавые подвижные фигуры. Особенно эти черты были заметны у Хьюберта, – он был еще молод, а его светло-карие глаза казались иногда серыми.
– Эх, Лайонел, если бы ты мог вынести по этому делу судебное решение! – услышал Майкл голос отца, И в ответ – резкую отповедь Адриана.
– Оставьте Динни в покое. Командовать ею просто глупо! Она у нас умница, совсем не эгоистка, и у нее отзывчивое сердце.
– Все это мы знаем, дядя, – возразил Хьюберт, – но это для нее такая трагедия! Мы обязаны сделать все, что от нас зависит.
– Да, но что
«Вот именно!» – подумал Майкл и сказал вслух:
– Пока она и сама не знает, что делать.
– А ты не мог бы ее уговорить поехать с тобой в Судан? – спросил Хьюберта судья.
– Мы с ней теперь не так близки, как раньше.
– Если бы она знала, что очень нужна кому-нибудь… – начал было генерал и умолк.
– Да и то, если она поверит, что не нужна Дезерту еще больше, – пробормотал Адриан.
Хилери вынул из кармана трубку.
– А кто-нибудь пытался поговорить с Дезертом? – спросил он.
– Я, – ответил генерал.
– И я, дважды, – пробормотал Майкл.
– Мне, что ли, попробовать… – мрачно предложил Хьюберт.
– Лучше не надо, дружище, – вставил сэр Лоренс, – если ты не уверен, что сумеешь сдержаться.
– Ну, в этом я никогда не могу быть уверен.
– Тогда лучше и не пытайся.
– А может, тебе сходить, папа? – спросил Майкл.
– Мне?
– Он тебя уважал.
– Ведь я ей даже не настоящая родня!
– Ты бы все же попробовал, Лоренс, – сказал Хилери.
– Но почему именно я?
– Никто из нас не может. По разным причинам.
– А почему не можешь ты?
– В сущности, я согласен с Адрианом: надо оставить их в покое.
– Почему, собственно, вы возражаете против того, чтобы Динни вышла за него замуж? – спросил Адриан.
Генерал резко обернулся к нему:
– Это наложит на нее пятно на всю жизнь.
– Так же говорили о человеке, который не бросил жену, когда ту посадили в тюрьму. А потом его только уважали.
– Но ведь это пытка, когда все тычут пальцем в твоего спутника жизни, – сказал судья.
– Динни научится этого не замечать.
– Простите, но вы упускаете главное, – мягко вставил Майкл. – А главное – это душевное состояние самого Уилфрида. Если у него останется душевный надрыв и он на ней женится, – вот это будет для нее настоящей пыткой! И чем больше она его любит, тем ей будет тяжелее.