Пустыня внемлет Богу

При всем при этом, обладая неограниченной властью, он, в общем-то, одинок, замкнут и особенно неловок и даже как-то пасует перед более умными и раскованными: отсюда, вероятно, его ненависть к мудрствующим, — и шествует знаком эпохи торжествующая посредственность, которая, быть может, сохранится в истории лишь благодаря тому, что вершилась на обочинах судеб таких личностей, как Итро, Месу-Моисей и Мернептах.

Так или иначе, невозможно угадать следующий шаг этого всевластного существа и угодить ему, хотя в этом деле нет изощренней Яхмеса, который в буквальном смысле отвечает за жизнь повелителя, ибо стоит за всем тем, что тот, отличающийся крокодильим обжорством, отправляет в рот.

И все же, будучи всегда начеку, Яхмес, в эти минуты сидящий в темном углу зала вместе со жрецами, в то время как властитель восседает на возвышении и свет факелов бьет в лицо стоящему в почтительном отдалении от него Моисею, с удивлением слышит слова, которые лишь один раз декламировало это существо, нагло и все же неуверенно взошедшее на престол после гибели Мернептаха, — слова из завещания прошлого властителя, Сети, выученные этим, вероятно, в те мгновения, когда он, страшась и колеблясь, видел себя восходящим на трон, слова высшего порядка, которые, к молчаливому удивлению жрецов, обращены пусть и к властвующему над какими-то низменными силами природы, но все же дикому пастуху:

— Мне ночью снился вещий сон: не было никаких громов и молний, просто пелена спала с глаз, и я ощутил всю остроту своего существования.

И вот я среди дорогих наших мертвых предков, повелителей мира, и глаза их неотрывно и навечно устремлены к Солнцу — Амону-Ра.

Как прекрасная страна наша Кемет держится физически на осях колесниц наших, так духовно держится она на оси вечной глаз великих мертвецов наших, протянутой к Солнцу — Амону-Ра.

И одно колесо божественной колесницы — само Солнце, второе — земля и народ Кемет в кольце власти, отпущенной мне богами. В полном безмолвии стояли они, великие наши предки, но за ними темной глубью бесконечного стоял некий смысл, захватывающий их и меня целиком, и мы были единой силой бессмертного действа в сонме богов.

И понял я, что никакие действия никакого чужого бога не могут поколебать правильность моих решений.

— Слова эти мне знакомы, — говорит Моисей, — их сказал твой предшественник после спуска в страну мертвых.

Слабый гул удивления прошел по рядам жрецов, которые благодарны Амону-Ра, что поместил их в полумрак, где можно незаметно почесываться и временами стряхивать ползущих по телу тварей, с ненавистью и завистью глядя на этого повелителя мух и прочих гадов, так спокойно отвечающего наместнику Амона-Ра на земле, который, кстати, не выразив особого удивления, спрашивает:

— Откуда тебе это известно?

— Я ведь из Мидиана. Я там прошел хорошую школу у великого учителя Итро, который одно время был жрецом твоего предшественника, повелителя земли и неба Сети.

— И ты можешь повторить эти слова?

— Конечно.

И Моисей слово в слово, но более естественно, повторяет сказанное повелителем. В зале мертвая тишина. Кажется, даже мухи и вши замерли.

— Что же ты притворяешься диким пастухом?

— А я и есть дикий пастух.

Что именно ему открылась тайна Сотворения мира? Слухи о нем давно доходили до меня. И вот, оказывается, ты передо мной.

Теперь черед вздрогнуть Моисею, не говоря уже о Яхмесе и жрецах, застывших с открытыми ртами.

— И если ты пастырь, — продолжает повелитель, — то понимаешь, что это мелочь — отпустить помолиться. Но как я буду выглядеть в глазах моего народа?

— Мне это понятно. Но ведь и я говорю не от себя, а от имени нашего Бога.

— Пойдите и принесите жертву здесь, на этой земле.

— Невозможно. Наши жертвоприношения отвратительны твоему народу, который поклоняется этим животным, хотя и убивает их тысячами на бойнях. И нас он побьет камнями насмерть. Мы должны пойти в пустыню на три дня…

— Ладно, — устало прерывает его повелитель, — слышал. Отпущу вас. Только не уходите далеко. Помолитесь за меня. — Внезапно он встает без привычных церемоний и быстро покидает зал.

Встает и Яхмес, почувствовав на миг, что ноги его не держат.

5. Фараон

Он знал за собой этот почти животный нюх на опасность, и в последние месяцы сам удивлялся тому, что доклады Яхмеса о воинственных намерениях амуру на севере интересуют его намного меньше, чем сообщения лазутчиков из северо-восточной пустыни, передаваемые ему в обход службы Яхмеса, о различных прорицателях из среды пастухов, пророчащих великой Кемет и ее властителю-убийце глад, мор и гибель.