Пустыня внемлет Богу

Моисей содрогнулся: сам приход этой мысли показался ему последним мигом жизни.

Вздохнул. Жив. Всегда ругал Аарона за то, что тот был отчужден от всех, полон печали жизни, хотя от него всегда пахло молоком младенчества. Теперь Моисей ощутил этот младенческий запах, он, старый пень, ищет в этой млечности намеки пусть на печальную, но жизнь, не может отделаться от мысли, хоть гонит ее от себя, что завидует псу, который убегает от него, поскуливая, ибо чует запах приближающейся смерти. Такой тоски, такого всеохватного одиночества он еще не чувствовал, но готов быть и в этом долго-долго. Ничего противоестественней и в то же время реальней не может быть, когда приступ черной меланхолии оборачивается единственной и даже желанной формой жизни, хотя разумом понимаешь — негоже так цепляться за этот свет, и в первую очередь ему, Моисею.

Какая прекрасная луна в этом горчайшем воздухе…

Ощущает Моисей прикосновение, печальное и нежное, — то ли лунного света, то ли губ, то ли Ангельского крыла, — вздыхает и прикрывает веки.

Израиль. 31 июля 2000 г.