В то время, как Седони колебалась, мы с бабушкой поднялась по ступенькам и подошли к большому порталу. Бабушка обернулась и жестом руки позвала Седони, и она, набравшись теперь смелости, последовала за нами. Когда бабушка осторожно постучала, тяжёлая дверь открылась, и мы вошли.
Яркое солнце ослепило меня, поэтому сначала я ничего не увидела в помещении. Лишь спустя некоторое время постепенно начала различать контуры в темноте. Я находилась в большой комнате, а передо мной выстроились четыре фигуры. Белые, длинные мантии струились вниз, вдоль их тел, словно водопад. Лица четырёх святых дев были скрыты вуалью, за которой ничего не было видно, даже когда я подошла достаточно близко.
Седони, рядом со мной, прямо-таки застыла при их виде, и я могла себе представить, что для неё происходящее было пугающем путешествием во времени.
Она глубоко поклонилась перед фигурами под вуалью, а затем сделала показавшийся мне ритуальным шаг вперёд и встала перед святыми девами на колени.
Некоторое время я смотрела на сцену со странным чувством. Внезапно я ощутила себя незваной гостьей в чужом мире и неуверенно посмотрела на бабушку. Я заметила, что она задумчиво переводит взгляд с одой святой девы на другую и поняла, что здесь состоялся целый разговор, в котором я не могла принять участие.
Я какое-то время терпеливо ждала, и наконец одна из святых дев вышла вперёд и нежно положила руку на плечо Седони. После чего та встала и с улыбкой на устах облегчённо кивнула бабушке и мне, что я приняла за прощание.
И действительно, это оказалось прощанием. Бабушка взяла меня под руку и вывела из храма. Когда мы спустились по ступенькам и остановились под корявыми дубами, он с облегчением выдохнула.
— Они вновь приняли Седони в свои ряды, — сказала она.
— Им и следовало принять, — ответила я. — В конце концов, она не виновата в том, что её тогда выгнали из храма. Ведь это Алка Бальтазар оказывала на неё сильное давление.
— Это верно, но даже если Седони была молода, всё же святые девы поступили правильно. У них не было другого выбора, кроме как изгнать Седони.
— Они могли бы ей помочь, — предложила я.
— Тогда они и сами были ещё детьми, — ответила бабушка. — И находились под надзором примуса.
— Но всё же это несправедливо, — ответила я, в то время как мы спускались по узкой тропинки к пляжу.
«Но что вообще бывает справедливым», — продолжила я размышлять. На самом деле, жизнь редко оказывается справедливой. Она не отнимает у злых и даёт только хорошим. Мне казалось, что всё лишь большая игра случая, где удача играет важную роль. Если бы Адама в тот день направили выполнять другую работу, то, когда прилетел дракон, он бы был внизу, в Акканке. На него никто не напал бы и не ранил, и эта трагическая судьба досталась бы кому-то другому. Бессмысленность этой идеи мучила меня.
— Во всём виноват только один человек, и это Алка Бальтазар, — угрюмо сказала я. — С тех пор, как Седони и Хеландер родились, она воспитывала их так, чтобы они подчинялись ей во всём и беспрекословно выполняли любой, даже самый глупый приказ. И всё только ради того, чтобы честь семьи была спасена, и семья Бальтазар всё-таки пришла к власти. Это всё, что имело для неё значение. Эту цель она ставила даже выше счастья своих детей.
Но бабушка не согласилась со мной, сказав следующее:
— Это верно, что Седони была сильно привязана к матери. Было сложно объяснить ей, что она не потерпела никакой неудачи, и то, что их пути с матерью разошлись, было правильно, — бабушка тяжело вздохнула. — Хорошо, что Алка отступила после того, как Хеландер зашёл настолько далеко, что убил одну из святых дев. Возможно, она наконец поняла, что с таким настроем сеяла лишь ненависть и страдания. Даже если учесть то, что она тоже всегда лишь пыталась оправдать ожидания своей семьи, всё же у каждого человека или мага есть выбор принимать собственные решения в том, как поступать. Даже Седони могла бы принять решение не выполнять пожеланий своей матери. Всегда тяжело восставать против представлений других людей, особенно, когда это твои собственные родители и то, что они говорят, ты считаешь неизменной истиной. Но всё же вполне можно понять самой, что правильно, а что нет.
— Что теперь будет с Седони? — с беспокойством спросила я.