Путь

– Милочка, мы прекрасно знаем, что нужно делать с такими женщинами, как вы. Непокорными, гордыми, считающими, что они знают жизнь. Давайте мы вам покажем, что такое настоящая жизнь? Жестокая и беспощадная.

Два других солдата подошли ко мне и один из них стал задирать балахон. Я испугалась, дико испугалась. Начала извиваться и бить военных ногами, тогда второй схватил мои ноги и крепко зажал их. Я кричала и рыдала, понимая своё бессилие и беззащитность. Чтобы не видеть их лиц, зажмурила глаза. Противно, ужасно противно было чувствовать руки солдат на своём теле.

– Прекратите! Хватит! Я не такая! Я ни в чем не виновата, – я кричала до хрипоты, а женщина посмеивалась. Слышно было, как сыпет проклятьями капитан Линкок. Но разве это может мне помочь? Я знала, что будет дальше, и от понимания своей беспомощности впадала в панику. – Не трогайте меня! Нет! Уберите свои руки! Я не хочу!

– Оставьте её, – голос Рея раздался в тот момент, когда я уже потеряла всякую надежду. Солдаты остановились.

– Что вы сказали? – женщина явно была довольна.

– Я сказал, оставьте её.

– Почему мы должны сделать это? – она испытывала его, мучила, упивалась своей властью над нами всеми, я продолжала истошно рыдать, мне хотелось завернуться во все балахоны этого мира, не испытывать этого отвращения и стыда, страха.

– Она моя, – Рей помолчал, – и я готов сделать то, что вы скажете.

– Отпустите её, – скомандовала женщина солдатам, – хорошо, Рей. Я поверю вам. Но учтите, что мы не позволим вам схитрить.

Она встала и вышла, солдаты закинули меня в камеру к Рею, заперли нас и ушли. Меня всё ещё трясло от страха, паники, а вместе с тем – от ненависти к этим людям и злости. Мне казалось, что эти солдаты в черном всё ещё держат меня, хватают своими огромными противными руками. Рей осторожно подошёл ко мне, я вскочила на ноги и ударила его со всего размаху по щеке, мне надо было выместить на ком-то свою злость, свой ужас и обиду. Он даже не удивился, не отстранился, а продолжал стоять передо мной молча.

– Это вы виноваты во всем! – я кричала на него как ненормальная, ударила снова и ещё раз. Да я готова была убить его, если бы могла. Почему он ничего не делает, а стоит и просто смотрит, – из-за вас я чувствую себя вещью! Не человеком! Вы меня притащили сюда! Вы! Из-за вас всё это происходит! Я ненавижу вас всех. Этот город, этих людей, солдат и вас тоже!

Но Рей молчал, он по-прежнему не сопротивлялся моим ударам, и это злило меня ещё больше. Чертов дурак! За что его сделали командующим? Да он просто трус! Разум начал отказывать мне от злости, от пережитых унижений. Я собрала все силы и ударила Рея так сильно, что он еле удержался на ногах, из его губы пошла кровь. И только увидев красные капли, я остановилась, будто все эмоции выключили, и почувствовала себя очень уставшей, вымотанной до предела. Что я творю? Рука отозвалась болью. Я смотрела на Рея, на то, как из его губы продолжает течь кровь и не до конца понимала, зачем я сделала это.

– Простите меня, – Рей с удивлением вытер кровь и посмотрел на свои пальцы, – я виноват перед вами, и, боюсь, мне никак не искупить свою вину.

Я не нашлась, что ответить. Мне и так всё было понятно. Мы никогда не выберемся отсюда живыми, а если и случится такое чудо – разве можно продолжать жить как прежде, после того, что со мной произошло? Как забыть весь этот ужас? Белый карцер с его невыносимыми условиями, смерть Гальера, бесконечный страх быть пойманной и убитой? Раньше я строила планы на следующий день, обдумывала свои поступки, а сейчас просто принимаю тот факт, что моя жизнь больше не принадлежит мне. Да мне даже не думается о завтрашнем дне, ведь его может не быть, и с этой мыслью приходится жить. Нет больше сил. Я прошла к кровати Рея, легла и завернулась в одеяло. Не хочу, чтобы кто-то говорил со мной, не хочу, чтобы вообще кто-то был здесь кроме меня. Я прикрыла глаза и сделала вид, что сплю. Мне было слышно, как Рей прошёл к противоположному концу камеры и сел рядом с решеткой, сквозь приоткрытые глаза, я видела, как он устало прислонился спиной к стене и запрокинул голову, руки безвольно свисали с коленей. Тишина длилась долго: полчаса, может больше. А потом заговорил Франц.