Путь

— Любовь — это болезнь, которая проходит после лечения временем, — в третий раз глубокомысленно вклинился все тот же поддатый парень в жёлтой рубашке.

— Я скажу, что любовь существует! Кто-то говорил, что она должна быть взаимной. Я не буду спорить, скажу только, что любящий человек не чувствует эгоизма, а ценит и дорожит объектом своей любви, — отчётливо произнесла Рита. — И ещё скажу, что любовь держится на доверии — это её основной фундамент. Перестаёшь доверять — рушится фундамент и любви, и дружбы. Нужно научиться доверять, и тогда можно расслабиться.

— Это всё бабы виноваты! — подал пьяненький голос тот, кого называли Хаврошкой. — Как говорится: «сука не захочет, кобель не вскочит».

— Это вы о чём вообще?

— О любви, о чём же ещё.

В зале неодобрительно загудели, и у него отключили датчики улавливания звука, прикреплённые к рубашке, поэтому никто не услышал его прощального всхлипа: — И чего обиделись, я же правду сказал!

— Любовь — это быть на одной волне. Пусть не во всём, но во многом! — заполнила пустоту молодая ахейская девчонка в корсете и прозрачной широкой юбке, под которой проглядывали чулки в сеточку. Вся одежда на ней была белого цвета с чёрным кантом.

— Да, согласен! Это совпадение интересов! — поправил очки длинный худой парень в потёртом пиджаке. Из ганзейских.

— При чём тут интересы? Я же говорю — быть на одной волне.

— В резонансе, что ли?

— Сам ты резонанс! — закипела девчонка и изобразил рукой волну. — Просто быть вот так вот вместе!

— А вот мне сорок семь лет, и я до сих пор не могу понять это чувство. Иногда это желание просто находиться рядом, а иногда нападает дикая страсть…

— Вам сорок семь? Выглядите на тридцать максимум!

— Спасибо!

— Мне кажется, но я не уверена, что это привязанность, может быть, привычка…

— Я вот считаю, что любовь — это, в первую очередь, уважение. Я вот своего мужа уважаю и очень ценю. Для меня это главное. А вот всё остальное — детский сад, развлечение для молодёжи! Вот! — снова махнула рукой тётушка с короткой причёской и сердито взглянула на своего раскрасневшегося мужа, опрокидывающего стопочку за стопочкой.

— Любовь — это когда в животе вот так — фур-фур-фур, и ничего не можешь с собой поделать, и мысли только о нём, и готова за ним на край света, жить в шалаше — не важно, лишь бы рядом!

— Так это гормоны…

Тут звукорежиссёр отключил их голоса, и снова героиней прямого эфира на шести экранах осталась одна Луиза:

— Видите, какая штука. Любовь вроде бы на всех одна, но каждый её видит по-своему! Поэтому я хочу пожелать молодожёнам, чтобы их понимание этого великого чувства полностью совпадало. Любите друг друга всем сердцем, дорогие мои!

***

То, что происходит прямо сейчас, тянется корнями в прошлое. Нередко невзначай оброненное слово приводит к глобальным изменениям в жизни. И это не потому, что так распорядилась судьба, или случай, или божественное провидение. На самом деле мы живём в безумном хаосе событий, а хаос, как известно, создаёт структуру. Просто с нашим масштабом мышления мы не можем её разглядеть, ведь она весьма протяжённа во времени по сравнению с мгновениями человеческой жизни.

Что-то подобное обдумывала Бо, сидя на берегу и окидывая взором унылую гладь озера, обрамленную жёлто-зелёной листвой, местами уже переходящую в бурую бронзу, блестящую в лучах осеннего солнца. Красивое место. Да и вообще, тут, в продуваемом северным ветром Поволжье, жить хорошо, хоть и не так, как в Аквилее, например.

Туда, в «Степную Венецию», как её называли, ежегодно приезжали сотни тысяч человек, чтобы просто полюбоваться невероятной архитектурой полиса. Там, на возвышенности Кокшетау, несколько больших и малых озёр соединили сетью каналов, раскинули над ними мосты и мостики, взяли трафик с «Пути», на котором появился собственный одноимённый узел и такой полис отгрохали, что со всего мира туда слетались люди, вкладывая деньги в его развитие. И какого хера она, Бо, торчит в этой долбанной Ганзе, скажите на милость?

Девушка беззвучно сплюнула, сказав «тьфу ты!». Чего она тут забыла? Кого караулит? Давно бы уже переехала в Аквилею, куда-нибудь пристроилась — и понеслась бы душа в рай! А тут что? Травкой торгует и её же покуривает. И те, кому надо, и те, кому не надо — в курсе. Да ещё слезть с дурмана не может или не хочет: тут одно из двух — пока не бросишь, не узнаешь. Короче, застряла она в Ганзе. Ждёт с моря погоды. А чё ждать, кого? Саню?