Мы с вами живем в другом мире. У нас в голове не укладывается, чтобы в Америке кто-то платил налог 90 процентов. Мы считаем само собой разумеющимся, что правительство играет ограниченную роль в управлении экономикой и финансовым сектором, поскольку чересчур активное вмешательство, на наш взгляд, тормозит экономический рост. Когда произошла эта перемена? В 1980-х.
В 1980 году победу на президентских выборах одержал Рональд Рейган и его радикально новый взгляд на Америку, согласно которому политика «Нового курса» не спасла экономику США, а помешала ей развернуться. Рейган и его соратники по Республиканской партии считали необходимым ограничивать государственное вмешательство, особенно в области финансов, образования и общественной инфраструктуры, а также стимулировать экономическое развитие путем снижения налоговых ставок. Хотя в начале президентства Рейгана его позиция вызывала острые дискуссии, к 1990-м годам она стала общепринятой. В самом деле, в 1990-х, при Билле Клинтоне, такую политику, получившую название «Вашингтонский консенсус», полностью поддерживали и демократы и республиканцы.
Рейгановская концепция повторила судьбу «Нового курса»: была признана естественной и экспортирована за пределы США в качестве здравого и единственно верного подхода к управлению экономическими и политическими процессами. Так и получилось, что 90-процентные налоги стали казаться дикостью, хотя было время, когда их считали вполне приемлемыми и даже необходимыми для процветания государства.
Когда же возник мир, который принимаем как должное мы с вами? И как произошли породившие его перемены?
В трех рассмотренных нами случаях Линкольн, Рузвельт и Рейган блестяще продемонстрировали философию Лао-цзы в действии. Все трое сумели подать новые и весьма спорные концепции как нечто совершенно естественное. Как сказано в «Дао дэ цзин»:
Авраам Линкольн не затевал открытого спора о том, какой из документов главнее – Декларация независимости или Конституция. Вместо того чтобы сказать: «Самая важная у нас, конечно, Конституция, но давайте сделаем вид, что Декларация независимости важнее», – он сочинил одну из самых убедительных речей в истории США. Знаменитой первой строкой: «Минуло восемьдесят семь лет, как отцы наши основали на этом континенте новую нацию, своим рождением обязанную свободе и убежденную, что все люди рождены равными» – Линкольн переписал историю, сославшись на прошлое, которого никогда не существовало. Президент не только самовольно повысил Декларацию независимости до главного документа страны, но и дал ей новое толкование. Он распространил строки о равенстве всех людей на рабов, хотя многие из отцов-основателей (в том числе Томас Джефферсон, проделавший основную работу по составлению Декларации) были рабовладельцами и под «всеми людьми» подразумевали только белых. С эмпирической точки зрения Линкольн говорил неправду. Однако, развернув перед современниками такую яркую и привлекательную картину, он посеял в умах зерна той новой истины, что вскоре станет прописной. Сегодня все американские школьники заучивают отрывки из Геттисбергской речи как одного из блестящих образчиков национальной риторики.
Франклин Рузвельт не стал позиционировать себя как революционера, ниспровергающего старые институты и понятия, чтобы выручить сограждан в трудную минуту. Он день за днем завоевывал сердца американцев в образе благодушного дедушки, который доверительными радиобеседами «у камина» просто хочет поддержать людей в трудный период депрессии и поделиться с ними парой-тройкой практических соображений. Поэтому избиратели видели в нем не новатора, переломившего ход национальной истории, а заботливого соседа, помогающего добрым советом. (Годы спустя Рузвельту пришлось вернуться к этому приему, чтобы вопреки изоляционистским настроениям американцев и собственному обещанию не вмешиваться в европейский конфликт добиться вступления США во Вторую мировую войну. Президент сравнил поставки оружия союзной Великобритании с одалживанием соседу садового шланга.)