Путь Абая. Том 1

И когда наступал вечер, Абай и обе матери заслушивались этими любимыми песнями Барласа. Жемчужные слова, чудесные дары внимательному слуху… В такие минуты Барлас казался Абаю совсем другим, непохожим на того Барласа, который пел днем: тот Барлас воспевал лишь забавы, веселье, а вечерами это был мудрый наставник, глубокий мыслитель.

Тайна дум моих глубока,
Как туман, что вдали встает,
Грудь мою съедает тоска…
Вкруг — простор серебряных вод…
Забурлила, плещет река,
Это песни Барлас поет, —

изливал он в песне свои думы.

— О чем его печаль? — спрашивал иногда Абай у матери.

— В нем великая сила, он никогда не унизится до восхваления того, что не достойно восхваления. Он не пойдет просить по аулам и собирать подарки. Учись у него, храни его слова в памяти, — говорила Улжан.

Абай не пропускал ни одного слова из песен акына. Он благоговейно внимал новым песням, рождавшимся тут же, под сводами юрты. Эти песни обличали и судили преступные дела и гнусные пороки правителей и владык. В одной песне Барласа были такие слова:

И владыкам алчным укор
У народа не сходит с губ.
Ты — правитель, хищник и вор, —
Словно ворон, летишь на труп.

Абай был рад, что отец в отъезде, и молил бога, чтобы тот не возвращался как можно дольше. К счастью, за все время пребывания Барласа Кунанбай ни разу не заглянул к ним, — с несколькими старейшинами он объезжал аулы рода. Поэтому Улжан спокойно задерживала у себя Барласа. Когда Кунанбай бывал дома, акынам и певцам не приходилось останавливаться надолго, а тем более выступать так свободно.

На кого намекал Барлас, говоря о правителях? Он никогда не говорил определенно, но Абай по-своему толковал его песни, — за примерами ходить было недалеко.

Барлас пел:

А получат свыше приказ,
Подымают хвосты тотчас,
Суетятся и ждут наград.
Черный страх нагнали на нас,
Сами в страхе на власть глядят.

«Это волостной Майбасар», — решал про себя Абай.

Перед властью — спину согнет,
А за телку — десять возьмет,
Отбирает скот бедняка, —
Знать, у хитрых рука легка!
Одинаковый сбор давай,
Будь бедняк ты иль будь ты бай, —
Платит двор, собирает вор —
И плоды твоего труда
Льются, как простая вода… —

говорил Барлас под домбру и тяжело вздыхал.

Мальчик умолял акынов сам, трогательно и нежно, действовал и через мать, — и добился того, что Барлас и Байкокше прожили у них целый месяц. За это время Абай крепко сдружился с ними. Скоро он стал спать рядом с Барласом, а днем старался услужить ему как только умел. Старик оценил восприимчивость мальчика и однажды, оставшись с ним вдвоем, сказал ему:

Ты растешь, Абай-ширагим^{34}

,Кем ты будешь, ставши большим?

И он отдал Абаю свою домбру.

— Вот, сынок. Это — тебе мое благословение. Говорю от всего сердца!

Абай ничего не мог сказать от смущения.

Это было накануне отъезда Барласа и Байкокше. Наутро, когда кони акынов были уже оседланы, Абай отозвал мать и попросил ее:

— Апа, подари им обоим что-нибудь хорошее.

Улжан ничего ему не ответила. Но, когда гости напились кумысу, Улжан взглянула на Барласа, как будто собиралась сказать что-то. Гости остановились в ожидании. Улжан сказала:

— Мой сын, вернувшись из учения, долго болел и никак не мог поправиться. Ваша речь, звеневшая у нас, принесла ему исцеление. Вы благородные гости.

Действительно, Абай в это время не испытывал никакого недомогания, чувствовал себя здоровым. Мать продолжала:

— Заезжайте к нам почаще. И бабушка и все мы будем рады вам. Да будет счастлив ваш путь! Примите скромный подарок в благодарность за ваш приезд… Вы найдете его на дворе… Не обижайтесь на нас, расстанемся добрыми друзьями!

Абай вышел на улицу проводить гостей. Два конюха подвели Барласу сытого буланого коня, а Байкокше — гнедую кобылу-четырехлетку.

Акыны, повторяя: «Хош^{35}! Хош!» и ведя подаренных коней в поводу, тронулись в путь.

Довольный и обрадованный, Абай обхватил грузное тело матери, прижался к ней и стал осыпать поцелуями ее щеки, глаза и губы.

В вихре

1

В этом году аулы Кунанбая закончили стрижку овец раньше обычного. Никогда Кунанбай не двигался с осеннего пастбища до первого снега, а тут он вдруг начал откочевку на зимовья в начале октября. Никто из старейшин остальных родов не был извещен об этом, хотя все они были в близком родстве с аулом Кунанбая.

Суюндик недоумевал. Приехав погостить к Божею, он спросил его:

— Ну, разобрался ты в новых затеях своего сородича? Что это ему нынче не сидится на месте?