Путь Базилио

— Вот отменное яйцо, прямо круглое! А бывает ведь яйцо и некруглое! — вступил рыжий, развивая тему.

Пьеро прошептал «бля» и театрально, на публику, застонал. Арлекин ухмыльнулся.

Они уже четвёртый час ехали — а вернее сказать, тащились — в телеге по пыльному шляху. Местность вокруг простиралась ровно та же самая, что и намедни, и давеча. Всё простораство до холмов было занято полями — пшеничка, мак, посевы творожка. Изредка пейзаж оживляла белёная хатка или два-три домика рядком. Иной раз встречался памятный знак былых, неспокойных времён: какой-нибудь гранитный шпиль в стиле Директории или мраморный бюстик с понячьей головкой.

В полях попадались крестьянствующие пупицы и псикаквы. Они смотрели на проходящий мимо обоз бессмысленными круглыми глазами.

Да, обоз. Именно таким словом следовало бы назвать три подводы, на которых перемещалась в пространстве разношёрстная карабасова труппа.

На первой ехали Арлекин, коломбина и парочка быстроногих и востроглазых арапчат, годных в качестве разведчиков и курьеров. На второй должна была нходиться Ева Писториус с прочим электоратом. На третьей, с барахлом, обязаны были дежурить Напси и Пьеро. Спервоначала Карабас намеревался завести ещё и четвёртую подводу, для шатра — он было возжелал иметь в хозяйстве складной шатёр-шапито. Однако выяснилось, что это довольно громоздкая конструкция, таскаться с которой неудобно крайне. Тогда шеф решил не заморачиваться этой темой, рассчитывая, что для представлений арендует подходящее помещение в Директории. Тем не менее, он приобрёл несколько палаток, чтобы обеспечить труппе более-менее комфортный ночлег. Они ни разу не понадобились. Местность была населённой, крестьяне охотно — и недорого — предоставляли путникам кров и пищу. Вообще, край был мирным, изобильным и хлебосольным.

Так было не всегда. Буферная зона между Директорией и Эквестрией просто не могла не иметь сложную, неоднозначную историю. Эти земли были изрыты копытами боевой понницы Найтмер Блэкмун, неоднократно изжарены тесла-орудиями Директории, обильно унавожены уланями и гусарынями Четвёртого Черногривоносного Табуна Их Грациозности Уруру Первой, политы напалмом во время знаменитой Атаки Бэтменов, залиты кровью после Первого Дирэквестрийского инцидента, оставлены травам и сорнякам после Большого Набега Их Грациозности Аняня Второй, вновь заселены и распаханы военными поселенцами гетмана-протектора Абракадабра Мимикродонта (чьё правление было не самым светлым эпизодом в истории Директории), превращены в пепел в ходе Второго Дирэквестрийского инцидента, и, наконец, — после непубличных, но содержательных переговоров заинтересованных сторон — заселены обывателями мирных, трудолюбивых основ и оставлены в покое. Последние полвека здесь не происходило ничего примечательного — ко всеобщему удовлетворению.

Путникам местное самоощущение тоже передалось. Все расслабились и предались неге. Даже беспокойный Арлекин вовсю наслаждался простой жизнью. Он подсел на местные творожки и сырки с наполнителями. К тому же здешие землеробы всех основ и разновидностей — то ли по природной склонности, то ли блюдя демографический баланс — охотно жопничали. Маленькому педрилке то было любо: он уединялся с ними в полях, оставляя обоз на Напси и Пьеро. Которые и раньше-то не являли собой образчики дисциплины, а когда убедились, что ни на электорат, ни на имущество никто не покушается, то и вовсе распустились. Они очень быстро взяли манеру оставлять свою подводу на першеронов, а сами тусовались то с Арле, то с Евой Писториус.

Рыжая поняшка в коллективе прижилась легко. Даже Арлекин, который женский пол не котировал, а к няшу был устойчив, и тот нашёл с ней кое-что общее: с рыжухой можно было поговорить об эквестрийских жеребцах, вспомнить приятные моменты. Когда же Арлекин узнал, что Ева иногда давала в попу — под настроение, конечно, но всё-таки — он к ней совсем подобрел и однажды даже назвал Писториус «нормальным парнем». Что касается Пьеро, он на Еву довольно сильно запал, и всё норовил подержаться за разные места. Ева не то чтобы поощряла эти поползновения, но и не особо сопротивлялась. Единственное, что стояло между ними — это стихи. По собственному евиному признанию, виршеплётство Пьеро отбивало у неё всякое желание.