Путь Беньямина

Неожиданно Беньямин запел старую еврейскую песню – он скорее бормотал, чем пел. Я слышала эту песню в детстве, и сейчас, под шум дождя, она зазвучала с забытой силой, забытым смыслом и нежностью. Она напомнила нам об ужасе того, от чего все мы бежали, и воскресила что-то, давно исчезнувшее. Его пение вобрало в себя тревогу, разлитую вокруг, и как будто построило убежище, в котором можно было отдохнуть и набраться сил. Вскоре Хенни Гурланд стала чуть слышно подпевать ему.

Дождь, как я и сказала, пронесся над гребнем горы и оставил за собой сияющий предвечерний свет, будто стеклом покрывший серые, как слоновьи спины, скалы. Беньямин умолк. Пахло свежестью, чистотой и свободой.

Мы начали наш последний подъем. Склон был крутым и скользким, его среди зарослей карликовой сосны всюду покрывали сыпучие камни.

– Не торопитесь, – сказала я нашему немолодому спутнику, при любой возможности обеими руками хватавшемуся за кусты.

Я старалась держаться поближе к нему. Если бы он сейчас сорвался с тропы, это был бы конец. Обрыв был отвесный, без гостеприимных уступов, за которые можно было бы уцепиться. Несколько раз кто-нибудь из нас сдвигал с места небольшой валун, и все мы останавливались, смотрели и слушали, как под ним гирляндами сыплются в глубокое ущелье камни.

Мы поднимались еще с четверть часа, и за это время Беньямин ни разу не попросил об отдыхе. Он совершал этот последний бросок наверх в каком-то исступлении, сжав кулаки, выставив вперед подбородок, как будто бросая вызов самому земному притяжению и пренебрегая немощью своего тела.

Как ни удивительно, мы вполне благополучно достигли вершины, и Беньямин повалился на колени. Он уперся лбом в землю и для равновесия выставил вперед руки.

– У вас получилось, доктор Беньямин, – сказала я и показала на скопление домов – игрушечную деревушку неподалеку. – Это Портбоу.

Городок гляделся в море, в котором багрово горел закат. Сверкал каталонский Коста-Бермеха, темные скалы сгрудились над водой. На западе облака пронзал розовый меч света, словно Бог Авраама и Моисея возвещал о своем благословении. Я готова была увидеть радугу, но ее не было.

– Красота какая, – сказала Хенни Гурланд.

– Жаль, что в такой прекрасной стране полно фашистов, – посетовал Хосе.

– Твой отец любил Испанию, – проговорила его мать. Ее щеки блестели.

Дальше они должны были идти без меня, но мне почему-то не хотелось отпускать их. Я решила спуститься с ними еще на пару километров, туда, где горная тропа выводила на настоящую дорогу.

Мы остановились передохнуть у зацветшего, покрытого пенистой зеленью озерца. От воды отвратительно пахло гнилью.

– Меня мучит жажда, – сказал Беньямин. – Простите меня, пожалуйста, я попью.

В моей фляге воды не осталось, и я не могла напоить его, но намерение Беньямина напиться этой жижей привело меня в ужас.

– Вы уже через час будете в Портбоу, – сказала я. – Там будет вдоволь чистой воды.

– Мне нужно попить, – стоял на своем он. – Обязательно.

Я разозлилась:

– Доктор Беньямин, прошу вас. Мы столько прошли вместе. Нужно вести себя разумно. Пить из этой грязной лужи опасно. Хотите заболеть тифом?

– Боюсь, я все-таки должен попить, gnädige Frau[99], – ответил он. – Извините.

Он на четвереньках подполз к водоему и зачерпнул несколько пригоршней, поднося воду ко рту и глотая взахлеб. Хенни Гурланд и ее сын отвернулись.

Когда он вернулся, я сказала им, что мне нужно идти обратно. Добрую часть пути мне и так уже предстояло преодолевать при свете луны.

– Мы весьма вам благодарны, фрау Фиттко, – сказал Старина Беньямин, обхватив ладонями мои руки.

Я позволила ему поцеловать меня в обе щеки.

Мне не нужна была их благодарность. Я делала это не только для них, но и ради моих дядьев, теток, других родственников и множества друзей, томившихся в нацистских лагерях. Этим я, как могла, бросала вызов, выказывала свое неповиновение чему-то невероятно отвратительному и бесчеловечному.

ВАЛЬТЕР БЕНЬЯМИН

«Если у человека есть характер, то он будет вновь и вновь проживать один и тот же опыт», – говорит Ницше. Так это или не так в большом масштабе, в малом это очень похоже на правду. Есть пути, снова и снова приводящие нас к людям, играющим в отношении нас одну и ту же роль, – ходы, всегда ведущие нас в самые разные периоды жизни к другу, к предателю, к возлюбленной, к ученику или к учителю.

12