Путь через равнину

— Вначале ему было все равно, чем я занимаюсь, пока он не увидел некоторые результаты. Тогда он решил, что может делать фигурки сам, но он не знал всего того, о чем поведала мне Великая Мать. Она с яростью отклонила все его попытки. Фигурки Бругара разрывались с большим шумом. Осколки разносились Ею с такой скоростью, что некоторых ранило. После этого Бругар стал бояться моей силы и больше не пытался властвовать надо мной.

Эйла представила себя в тесном помещении, где в разные стороны разлетаются раскаленные куски глины.

— Но это еще не объясняет, почему ты так много говоришь о своей силе. Возможно, что Великая Мать могла открыть эти секреты и еще кому-то.

Ш'Армуна кивнула. Она ожидала таких вопросов и решила, что полная искренность — лучший способ разговора.

— Конечно, ты права. У меня есть причина. Мне нужна ваша помощь. Великая Мать дала мне большую силу, которая пугает даже Аттароа. Но эта женщина непредсказуема, и когда-нибудь она преодолеет страх. Тогда она убьет меня. — Она взглянула на Джондалара. — Моя смерть, кроме меня, никого в общем-то не тронет. Но я боюсь за других, за людей моего стойбища. Когда ты рассказал, как Мартона передала власть сыну, я поняла, насколько у нас здесь скверная обстановка. Я знаю, что Аттароа никогда не отдаст власть добровольно, и боюсь, что, пока она правит, от стойбища ничего не останется.

— Почему ты так убеждена в этом? Если она так непредсказуема, то вполне может устать от этого, — сказал Джондалар.

— Уверена, потому что она убила того, кому должна была передать власть, — своего ребенка.

— Она убила своего ребенка? Когда ты сказала, что Аттароа была причиной их смерти, я подумал, что это была случайность.

— Это была не случайность. Аттароа отравила их.

— Отравила собственного ребенка! Как кто-то может убить собственного ребенка? За что? — спросил Джондалар.

— За что? За то, что тот хотел помочь спутнику Кавоа, той молодой женщины, которую вы видели. Она влюбилась в мужчину и хотела бежать с ним. Ее брат хотел им помочь. Все четверо были пойманы. Аттароа помиловала только Кавоа, потому что она беременна, но ей грозит опасность: если она родит мальчика, их обоих казнят.

— Ничего удивительного, что она выглядит такой несчастной, — сказала Эйла.

— Я тоже в этом замешана, — побледнев, сказала Ш'Армуна.

— Ты! Что ты сделала против тех молодых людей? — спросил Джондалар.

— Я ничего не имела против них. Дитя Аттароа была моей помощницей, почти моим ребенком. Я несу ответ и за нее, но чувствую себя, как если бы сама отравила их. Я ответственна за эти смерти. Если бы не я, Аттароа никогда не достала бы яд и не знала бы, как им пользоваться.

Они видели, что женщина глубоко переживает случившееся.

— Но убить собственного ребенка! — Эйла потрясла головой, как бы стараясь избавиться от таких мыслей. Она была в ужасе. — Как она могла?

— Не понимаю. Расскажу, что знаю, но это длинная история. Пожалуй, нам надо вернуться в мой дом. — Она не желала говорить об Аттароа в столь людном месте.

Эйла и Джондалар последовали за ней. Раздевшись и усевшись возле очага, они пили согревающий чай. Ш'Армуна молчала, собирая свои мысли.

— Трудно сказать, когда это началось. Возможно, с первыми скандалами между Аттароа и Бругаром. Даже тогда, когда Аттароа уже была на сносях, Бругар продолжал избивать ее. Когда она начала рожать, он не послал за мной. Я узнала об этом, когда она стала кричать от боли. Я пошла к ней, но он запретил мне присутствовать при ее родах. То были нелегкие роды, и он ничем не мог помочь ей. Ему просто хотелось увидеть ее мучения. Ребенок все же родился, хотя и с некоторыми физическими недостатками. Думаю, что причиной этого были постоянные побои. Позже стало видно, что позвоночник у ребенка искривленный и слабый. Мне никогда не разрешали как следует осмотреть ребенка, но думаю, что там были и другие проблемы.

— Это была девочка или мальчик? — спросил Джондалар.

— Не знаю, — объявила Ш'Армуна.

— Не понимаю. Как это ты не знаешь?

— Никто не знал, кроме Аттароа и Бругара, но они хранили это в тайне. Даже в детстве ребенку не позволялось появляться на людях без одежды, и имя ему дали не мужское, не женское — Омел.

— А ребенок сам ничего не говорил? — спросила Эйла.

— Нет. Он тоже хранил это в секрете. Думаю, что Бругар просто убил бы тех, кто узнал бы пол ребенка.

— Но есть определенные вещи, особенно в зрелом возрасте. Тело было телом взрослого человека, — сказал Джондалар.

— Омел не брился, но позже мог бы и бриться, о груди говорить было трудно. Омел носил свободную одежду неопределенной формы. Он был слишком высоким для женщины, несмотря на искривленный позвоночник, и в то же время в нем проявлялись черты, несвойственные мужчинам.

— И ты так и не поняла, кем же является ребенок, пока он рос?

— В душе я всегда считала Омел девочкой, но, наверное, мне этого хотелось. Бругар же хотел, чтобы думали, что это мальчик.