Путь через равнину

Аттароа приказала внести пищу, затем, взглянув на Эйлу, велела отнести часть блюд мужчинам в загон, включая и то, что принесли Эйла и Джондалар. Затем она села на свое место. Все это восприняли как сигнал садиться. Эйла заметила, что место, где восседала Аттароа, давало той возможность возвышаться над всеми, и все могли видеть ее даже поверх голов впереди сидящих, а она в свою очередь взирала на каждого сверху вниз. Эйла вспомнила, что были времена, когда люди вставали на бревна или на камни, чтобы высказать что-то и чтобы другие услышали их, но всегда это было лишь на время.

«Аттароа неплохо устроилась», — подумала Эйла, увидев униженные позы и жесты людей. Каждый, казалось, выражал свою зависимость от Аттароа, как делали это женщины Клана, когда сидели перед мужчинами и ждали разрешения высказаться. Но здесь крылось нечто другое, что было трудно определить. В Клане она никогда не ощущала чувства обиды у женщин или отсутствия уважения со стороны мужчин. Просто так была устроена жизнь. Это было наследственное поведение, не внедренное насильно, не принудительное, и такое общение там являлось нормой.

Ожидая, пока ей поднесут еду, Эйла пыталась получше рассмотреть жезл Аттароа. Он походил на жезл Талута из Львиного стойбища, но резьба была необычной, хотя и напоминала что-то знакомое. Эйла вспомнила, что Талут носил жезл на различные церемонии, и особенно на собрания.

Ораторский жезл свидетельствовал, что тот, кто держит его, может говорить и прерывать его нельзя. Желающие выступить просили передать жезл им. В принципе только тот, у кого был в руках жезл, мог говорить, но во время жарких споров это правило соблюдалось не всегда. Однако Талут опять направлял ситуацию в обычное русло, чтобы каждый мог высказаться.

— Это очень необычный Ораторский жезл. На нем прекрасная резьба, — сказала Эйла. — Можно мне посмотреть его?

Услышав перевод Ш'Армуны, Аттароа улыбнулась и приблизила жезл к Эйле, но из рук не выпустила. Эйла поняла, что Аттароа использовала эту вещь для утверждения своей власти. Пока жезл находился в ее руках, каждый, кто хотел говорить или попросить пищи, должен был ждать ее разрешения. Как и возвышение для сидения, это тоже было средством воздействия и подавления других.

Жезл был необычным, и резьба на нем была не новой. Кость приобрела желтоватый оттенок, и место, за которое его обычно держали, стало серым и блестящим. Многие руки оставили здесь грязные и жирные отпечатки. Многие поколения пользовались этим предметом.

Рисунок, вырезанный на бивне, был геометрическим изображением Великой Земной Матери, где концентрические овалы изображали груди, живот и мощные бедра. Круг был знаком этого мира и неведомых миров и символизировал Великую Мать Всех и Вся.

Голова была обозначена перевернутым треугольником. Такой треугольник являлся универсальным символом женщины, ее детородного лона, женственности и Великой Матери. Он был испещрен сдвоенными параллельными линиями, которые пересекали линии, идущие от треугольного подбородка к глазам. Наверху между сдвоенными линиями и дугами, идущими параллельно изогнутой вершине, перпендикулярно были расположены три ряда сдвоенных линий, идущих к месту, где должны были бы быть глаза.

Но геометрический рисунок не изображал лицо. Исключая то, что треугольник был расположен на месте головы, резьба вовсе не намечала линий лица. Внушающего трепет выражения глаз Великой Матери, ее взгляда не мог вынести обыкновенный человек. Абстрактная символика изображения на жезле Аттароа выражала могущество мягко и изящно.

Эйла, вспоминая уроки Мамута, думала о более глубоком значении символов. Три стороны треугольника — Ее начальное число — обозначали три главных сезона года: весну, лето и зиму, хотя можно было распознать и два менее важных периода года — осень и предзимье. Итого пять. Как учили Эйлу, пять было скрытым числом Ее могущества, но перевернутый треугольник был понятен каждому.

Она вспомнила треугольники в изображении женщины-птицы, символизирующие переход Матери в Ее птичье обличье… То, что сделал Ранек… Ранек… Вдруг Эйла поняла, где видела такое же изображение, как на жезле Аттароа. На рубашке Ранека! На прекрасной рубашке светлой мягкой кожи, в которой он был в день ее принятия в Львиное стойбище. Она была просто ошеломительной. Ее покрой — конической формы туника с расширяющимися рукавами — и цвет, так контрастирующий с цветом его кожи, но главное — то, как она была украшена.

В вышивке были использованы светлоокрашенные иглы дикобраза и жилы животных. Абстрактное изображение Великой Матери, возможно, являлось копией резьбы на жезле, который держала Аттароа. Там были такие же концентрические круги, та же самая треугольная голова. Шармунаи, должно быть, дальние родичи племени Мамутои, где была сделана рубашка Ранека. Если бы они пошли северным путем, как советовал Талут, они непременно пришли бы к этому стойбищу.