Путь Долгоруковых

Егор на первый Спас побывал в их родном селе, зашел повидаться с соседями и рассказывал потом Дуне об отце ее и братьях. Мирон Кузьмич хворает, нутро болит, но ничего, на работу ходит. Василий здоров, детей у них с Марьей трое. Степан женился, горницу к избе прирубили. А Парашу замуж выдали еще в зимний мясоед…

Дуня слушала этот рассказ с колотящимся сердцем: Парашу выдали замуж, а она даже не была на ее свадьбе, не обняла ее, не простилась! Свидятся ли они еще? Каково-то сестренке ее любимой в чужих людях живется? И тятенька хворый… А она ему и поклона передать не может… Правда, неизвестно, чтó он думает о своей дочери, сбежавшей с первым встречным, яко тать в нощи… Не проклинает ли? Егор о ней разговор заводить не стал – из осторожности. Да нет, не может быть, чтобы проклинал. Сердце, наверное, у него болит от печали, потому и хворает. Если б знал, какой хороший человек Семен, возрадовался бы. Хотя бывает, что и на нее сомнение находит, уж больно молчалив и скрытен ее муж, никогда о прошлой жизни не рассказывает. Уж не таит ли от людей чего? Где-то глубоко-глубоко копошится в голове ее мысль, что не Семен он вовсе, надо только что-то вспомнить, но что – она не знает. Да и нужно ли? Во многом знании многая скорбь, как сказано в Писании. Об ином думать надо: носит она под сердцем Семеново дитя. По ее подсчетам, к концу года опростается. Тогда уж другие заботы навалятся, а пока она будет молиться каждый вечер перед образами о здравии болящего Мирона и о рабах Божиих Василии, Степане, Прасковье… Почему жизнь такая, что нет в ней счастья для всех, а если и выпадет кому, то ущербное?

Егору Степанычу тогда в деревне хватило и других разговоров. Облепили его со всех сторон: тому помоги, другого выручи. Как будто ему деньги сами в руки плывут. С купцов в городе тоже норовят стружку снять. К примеру, 24 июля было молебствие о рождении великой княжны Екатерины, сестрицы императора, так гонцу из Петербурга за добрую весть выдали пятьсот рублей, собранных с московских обывателей. А когда персиянское посольство полтора месяца в Москве простояло и надо было сено поставлять для двух тысяч лошадей да для слонов? От того посольства, правда, многая морока вышла: мужиков тоже обязали подводы предоставить, мосты наводить – и это в самый сенокос! А не хочешь – откупайся. Подьячего из канцелярии воевода покрывает, потому что тот с ним делится, а из казны ему жалованье не платят. А мужик терпи! Не стерпели, правда, барину пожаловались. Барин-то, князь Никита Юрьевич Трубецкой, ныне генерал-прокурор в Петербурге, возле самой правительницы, голой рукой не достать! Да только, пока суд да дело, оскудели совсем. Егор отцу денег оставил, сколько мог, и воротился назад. В середине сентября вдруг ударили морозы с зимним ветром и снегом, всех в шубы загнали. К чему бы это? А в конце ноября прискакал из Петербурга капитан Семеновского полка с объявлением о восшествии на престол законной императрицы Елизаветы Петровны. Целую неделю во всех церквях звонили в колокола, ночью жгли иллюминацию, лавки все позакрывали, чиновных людей созвали в Успенский собор для принесения присяги. Капитану за добрую весть – тысячу рублей, а с купечества отдельно – еще три с половиной тысячи в поднос новой императрице. Как же тут дело свое расширишь? Не прогореть бы…

Улицы в Москве завалило снегом, колодников гоняют их расчищать. Нищие, убогие, слепцы и богомольцы ходят под окнами, поют Лазаря. Дарья Акимовна некоторых странниц привечает, просит Евдокию Мироновну их покормить, оставляет ночевать, когда Егора Степаныча дома нет: он этого не любит. День зимний короток, не успеешь оглянуться – уж и темно. Потрескивает лучина, уютно веет теплом от печи, Дуня с раздувшимся животом лежит на лавке, рядом Даша с пяльцами, Семен сидит у огня, чинит сбрую, а дети – на печи да на полатях. Странница певучим сладким голосом заводит сказку о Беловодье. Нет там ни бедных, ни богатых, ни воров, ни разбойников, живут там одни лишь праведники, Бога славят и от трудов своих питаются. Далеко лежит та страна: за лесами, за долами, за Уральскими горами, за великой рекою Обью и за Большой Беловодной рекой. И не попасть туда ни конному, ни пешему, а только в лодке выехать перед самой зарей на середину реки и ждать. Как покажется солнышко над землей, надо сотворить молитву, и тогда расступятся воды и откроется дивный град со златоглавыми церквями, высокими хоромами, зелеными садами. Это и есть Беловодье. Тут надо, не оглядываясь и трижды лоб перекрестя, направить туда свой челн. Коли праведный человек – попадет он в заветный град, а коли грешник, воды сойдутся вновь и поглотит его пучина. Потому как правит той страной сам Христос, а от Него не скроешь грехов – ни прошлых, ни нынешних, Он каждую душу насквозь видит.

После той сказки Ванятка целый день ходил задумчивый.

– Тятя, а ты челном править можешь?

– Могу.

– А давай уйдем в Беловодье?

– Мне туда не попасть. Я людей убивал.

– Так то ж на войне было! Не разбойник же ты!

И Дуне показалось, что при этих словах Семен вздрогнул.