Путь домой

Хотя, конечно, укатали Сивку крутые горки. Кто такой Сивка? Впрочем, не важно – еще одна сомнительная мудрость, пришедшая из глубины веков. Главное то, что она полностью отражала положение вещей – Петр чувствовал себя смертельно усталым. Еще неделю назад он, входя в местный центр цивилизации, обрадовался бы возможности нормально поесть и выспаться под крышей. И радовался ведь! Даже местную гопоту пугать бы не стал – просто размял бы мышцы в драке, и сделал это с удовольствием. Сейчас же он не испытывал ничего, кроме тупого безразличия и желания, чтобы его оставили в покое. Бросить вещи в комнате, поесть горячего, желательно там же, а не в общем зале, вымыться – и спать!

Кстати, Настя, похоже, была удивлена, когда он снял ей отдельную комнату. Постаралась скрыть удивление, но все же, все же… Вот не было печали – купила бабка порося! А ведь курсанту сейчас было просто хреново, какие там опять приключения…

В общем, он отлеживался еще два дня, после чего неспешно двинулся дальше. Неспешно потому, что боялся снова растрясти свой и без того покореженный организм. Однако и здесь обнаружились свои минусы – только они отъехали от постоялого двора на жалкие два десятка километров, как оказалось, что их деньгами и вещами уже интересуются. Проще говоря, их попытались банально ограбить.

Выглядела эта провинциальная попытка реквизировать чужое добро крайне наивно. На дорогу вышли четверо звероватого вида мужиков, донельзя обросших и бородатых, одетых в какие-то лохмотья непонятного цвета и происхождения, но одинаково высокой степени изорванности, и потребовали, чтоб его сиятельство слезал с лошади, выворачивал карманы, бросал оружие и топал подобру-поздорову, оставив деньги, вещи, лошадей и девку сирым да убогим. Мол, «обчеству надо помогать – тогда и оно к тебе, барин, со всей душой – верно, робяты?».

Петр сквозь зубы заметил, что сирым да убогим подает только по пятницам, а сейчас очень даже понедельник – день тяжелый и неприятный. Но если что, то «сирых» в два счета может сделать «убогими», за ним не заржавеет. После чего надел очки и стал с интересом наблюдать за разбойниками – очень ему было интересно, как они станут выкручиваться. Дело в том, что сканирование показало – кроме этой четверки, поблизости никого нет, видимо, двое путников представились легкой добычей, вот и не страховал никто этих умников. А зря, зря… Аргументы в лице одного не самого качественного и порядком запущенного без должного ухода меча и трех топоров выглядели в глазах курсанта как-то несерьезно. И топоры-то не боевые, а плотницкие или скорее топоры лесорубов. Ну вот она и разгадка – какие это разбойники? Лесорубы и есть. Увидели проезжающих и решили пограбить, раз уж добыча сама в руки едет. Одичали они вконец, что ли, в своих лесах? Или крайняя степень спермотоксикоза? Похоже на то, кстати, вон как на Настю смотрят, чуть слюнями не давятся. Точно, на почве долгого воздержания моча в голову ударила.

Курсанту стало по-настоящему смешно. Эти дядьки, без доспехов, без нормального вооружения и даже без банального представления о том, как надо устраивать засады, похоже, всерьез были уверены в том, что им удастся ограбить проезжающего дворянина. Ага, щщас, зря говорят, что от мечтаний еще никто не умирал – эти четверо, например, были прямыми кандидатами в покойники. Ни один нормальный дворянин (а дворяне, как ни крути, сословие воинское, и с оружием знакомы не понаслышке) не отдаст таким вот уродам ни свое добро, ни свою женщину. Больше того, любой нормальный дворянин уже рубил бы эту четверку на бульонные кубики, ибо хороший разбойник – мертвый разбойник, и исключения из этого правила редки, как цветы на полюсе.

– Бросьте свои железки да валите отсюда. Честное слово, гнаться за вами не буду…

А вот того, что произошло дальше, курсант даже не предполагал. Один из разбойников резко взмахнул рукой, и тяжелый топор со свистом полетел в его сторону. Петр был настолько не готов к такого рода нападению, что даже не успел уклониться. Ну да, он слышал о том, насколько хорошо местные лесорубы умеют метать топоры, но отнесся к этому несерьезно. Человек постарше, скорее всего, предусмотрел бы подобное. А может быть, и нет – не важно. Важным было то, что курсанта вынесло из седла, как перышко, и сообразил он, что произошло, только когда стал изображать гордого птаха лебедя. В смысле, когда оказался задницей в холодной воде, точнее, в липкой грязи, которой на дороге было предостаточно.

Сейчас на Петре были и комбез, и куртка, но удар, достаточно сильный, чтобы выбить не такого уж и маленького, скорее, даже очень не маленького человека из седла, отозвался болью в совсем недавно отбитой груди. Дыхание перехватило, однако рефлексы взяли свое – даже не вставая, курсант рванул из кобуры бластер и вскинул его, видя перед собой только приближающиеся наглые хари лесорубов.