Путь-дорога фронтовая

Война давно кончилась, но мы не можем спокойно говорить о войне, мы участвовали в ней. Вот пройдет пятьдесят — сто лет — и будущие писатели, возможно, изложат те же события, «добру и злу внимая равнодушно». А мы не можем не волноваться, мы — очевидцы, участники войны. И даже когда мы вспоминаем забавные случаи на войне, когда рассказываем о событиях нерешающих, о людях незаметных, вроде актеров фронтовой бригады, мы как бы заново переживаем все, что пережили в те великие, памятные дни.

Глава двадцать первая

По некоторым довольно серьезным соображениям я не назову полностью города, куда направилась наша бродячая труппа. Обозначу его просто начальной буквой Б. Свои ощущения мне бы хотелось передать сильнее, ярче, поэтому пусть читатель поверит на слово, что такой город существовал. Сейчас в новой социалистической Румынии, конечно, такие города, как этот, далекое прошлое. Но тогда, в 1944 году, это был типично капиталистический город — ибо во время войны туда съехались из разных мест торговцы и спекулянты.

Первый человек, встретивший наших артистов при въезде в Б., предложил купить самопишущую ручку.

Второй человек поинтересовался, не продают ли они лошадей. Получив отрицательный ответ, тут же предложил купить у него седло.

Подбежавшая торговка баранками соблазняла их качеством товара: связки баранок висели у нее на груди в несколько рядов, как бусы. Одновременно она вынула из-за необъятной пазухи дамские туфли и совала их Катеньке, уверяя, что такой замечательной обуви не найдешь во всей Европе.

Заметьте, артисты только въезжали в город, а уже были окружены толпой галдящих торговцев. Они сбегались со всех сторон и предлагали всевозможные товары, начиная от колоды шелковых карт и партии губных гармошек и кончая огромным догом, известным медалистом весьма меланхолического вида. Дога усиленно предлагал Петру Петровичу приобрести представительный господин в лакированных туфлях на босу ногу. Он уверял, что такой дог незаменим в дороге.

Откровенно сказать, наши артисты не прочь были приобрести кое-какие сувениры, но в такой сутолоке вряд ли можно что-нибудь спокойно выбрать.

Кроме того, они хотели сначала обеспечить себя ночлегом, так как приближался вечер. К неудовольствию торговцев Иван Степанович решительно тронул лошадей. Экипаж с трудом пробивался по улице.

Какой-то седовласый джентльмен бодро вскочил на подножку коляски и предложил купить у него дом с мебелью или снять его в аренду на двадцать пять лет.

Иной недоверчивый читатель, верно, думает: «Вот врет, вот врет человек». Не вру. Клянусь честью, не вру. Боже мой! Я сам там купил для дочки скрипку Страдивариуса с вклеенной внутри бумажкой на латинском языке, удостоверяющей, что инструмент сделай в таком-то году от рождества Христова в Кремоне великим мастером. На самом деле скрипка оказалась самой грубой подделкой. Желающим я готов показать ее, она висит у меня на стене как память о тех днях. Могут задать еще один недоуменный вопрос: на каком языке объяснялись торговцы с актерами? Уверяю вас — на русском, здесь многие его знали. Я сам и мои товарищи разговаривали по-русски. Очевидно, или отцы торгашей, или они сами были выходцами из старой России.

С величайшим трудом артисты добрались до центра, где располагалась комендатура. У коменданта взяли направление в полицию, чтобы им отвели квартиру в частном доме.

В полиции (говорить или нет?) секретарь, весьма молодой человек, к которому обратились артисты, первым делом предложил им купить полдюжины лионских носовых платков. (Петр Петрович купил их, чтобы не осложнять отношений с полицией.)

Другой полицейский, тоже юношеского возраста, усевшись за кучера, с гиком погнал лошадей по улице. Странное дело! Толпы торгующих поспешно расступались. Власть все-таки есть власть, хоть и временная, образовавшаяся на развалинах старой.

Разбитной кучер-полицейский по пути на минутку останавливал лошадей и успевал заключить коммерческие сделки с подбегавшими к нему торговцами.

— Бритвы Золинген. Вне конкуренции. Сто!

— Беру семьдесят пять.

— Восемьдесят, и не леей меньше.

— Беру.

— Две сотни пачек сигарет.

— Беру.

— К вечеру доставлю.

Петр Петрович только ахал и качал головой. Капиталистический город начинал пугать его.

Квартира в частном доме явилась новым испытанием для артистов. Хозяин квартиры, крупный коммерсант парфюмерных товаров, выставил на стол дюжину разнообразных флаконов с духами, утверждая, что все они доставлены непосредственно из Парижа. Один флакон он тут же, очевидно в целях рекламы, подарил Катеньке.

У Петра Петровича и Ивана Степановича он осведомился, нет ли у них табаку.

— У вас тоже недостаток табаку? Мы вам дадим пачку, — с готовностью предложил добряк.

— Ах нет, — поморщился коммерсант. — Вагон, полвагона. Я — оптовик.

Это был действительно какой-то сумасшедший город. Город, ничего не производящий, самозабвенно торгующий, покупающий и продающий все что угодно.

За обедом, которым угостил актеров гостеприимный коммерсант, Петр Петрович выразил удивление, что в городе так много торговцев.