Путь-дорога фронтовая

Допрос пленного подтвердил, что немцы подбросили на этот участок серьезные силы: очевидно, они догадывались или, может быть, выяснили при помощи разведки, что здесь действует дивизия неполного состава, не подготовленная для ведения горной войны, без соответствующего вооружения, без тыла и без резервов. Командир дивизии запросил в корпусе подкреплений, их не дали просто потому, что не было. Резервы не подошли.

Клязьменскому приходилось туго. Любая другая армия, окажись она в таком положении, отвела бы части на более выгодные позиции, но наш советский солдат, если уж зацепится за какой-нибудь рубеж, — попробуй его оттащи!

Наступившая ночь была величественна и тревожна. Мрак нарушали ракеты, вспыхивающие то тут, то там. Но что могут осветить они в глубоких извилистых ущельях, покрытых лесом? Когда ракеты гасли, мрак становился гуще, непроницаемей. Что там творится, в бездне гор? Слышатся выстрелы. Раскатисто бьют орудия. Откуда? Куда? Кто поймет!.. Они бьют то редко, один-два выстрела, как бы для пристрелки, то заколотят часто часто. Боже, какой грохот!

Петр Петрович стоял у окна в своей затемненной комнате и чутко прислушивался к каждому выстрелу, ежился и вздрагивал от ночной прохлады. Спать он не мог. Что-то непонятное совершалось вокруг. Кто там движется во мраке? Наши? Ихние? Может быть, враг уже близко, рядом? Кто скажет? Кто объяснит?

— Свет! Свет! — отчаянно кричит он в глубину комнаты, где Иван Степанович сидит в кресле и курит. — Гасите скорей папироску! Скорей! Заметят! Гасите!

— Не заметят! — раздается басок Ивана Степановича. — Здесь горы.

Старый охотник что-то слишком много курит. Огонек папиросы почти все время поблескивает во мраке. Уж не волнуется ли, в самом деле, и этот железный человек?

— Летит! Слышите, летит! — снова доносится от окна отчаянный шипящий шепот. — А вы с папиросой! Иван Степанович!

Вы слышали рокот фашистских самолетов? Тягостный, ни с чем не сравнимый звук. Над тобой! Конечно над тобой! Только над тобой! Орудийный снаряд, пущенный откуда-то, не так страшен. К нему можно привыкнуть. Попадет или не попадет, еще неизвестно. А самолет всегда над тобой, всегда кажется над тобой, даже если летит в стороне. Петр Петрович, почему же вы не бежите в блиндаж, в какую-нибудь пещеру, наверно, здесь есть пещеры в неприступных, непробиваемых скалах. Бегите туда, бегите… Почему вы продолжаете стоять у окна? Привыкли?

Проходит час, другой…

В дверь Катенькиной комнаты раздается легкий стук. Дверь медленно открывается, впуская старых актеров.

— Катенька! Извините, что мы вас разбудили, — послышался в темноте голос Петра Петровича.

— Я не сплю, — ответила Катенька.

— Где вы?

— Сижу у окна…

— Почему же вы не поспали хоть часок?

— Не хотелось.

— Мы решили вас разбудить, Катенька, чтобы обсудить совместно одно наше предложение. Мы с Иваном Степановичем уже обменялись мнениями. — После небольшой паузы Петр Петрович продолжал:

— Время серьезное, Катенька. Смотрите, что творится за окном!

За окном действительно творилось что-то невообразимое. Там стоял грохот, чудовищный грохот! Такой, наверное, бывает при землетрясении не меньше чем в десять-одиннадцать баллов. Удивительно, что Петр Петрович так хладнокровно ведет себя.

— Пойдемте, Катенька, в нашу комнату, — жестом позвал он девушку, — там решим окончательно.

Что они собирались решать, не сказал.

* * *

Как раз в это время командир дивизии разговаривал с начальником штаба, обсуждая тяжелое положение, в какое попала дивизия.

— Что ж, Дмитрий Михайлович, как-нибудь выкрутимся, — говорил генерал. — Все равно нам ни техники, ни солдат не подбросят. Будем надеяться на себя.

— Совершенно верно, помощи ждать неоткуда, — подтвердил начальник штаба.

— Все распоряжения отданы?

— Так точно.

— Вы приказали раздать гранаты работникам штаба на случай, если сюда прорвутся немцы?

— Розданы.

— Всех учли?

— Всех. Сейчас дорог каждый человек. Правда, тут еще не вовремя приехали артисты. Их надо бы, конечно, отправить в тыл. Но теперь поздно.

— Да, поздно… — тихо повторил генерал. Проговорил еще что-то невнятно, и вдруг голова его беспомощно опустилась на стол.

Начальник штаба удивленно взглянул на него, потом на цыпочках вышел в другую комнату.

— Живейко! — тихо приказал он ординарцу, кивая на дверь. — Генерал уснул. Пусть полчасика поспит, не будите его, всех направляйте ко мне.

— Третьи сутки не спит, другой бы свалился давно, — с некоторой фамильярностью ответил ординарец.

— Разбудите, когда скажу, — добавил начальник штаба и проследовал к себе.

* * *

— Живейко, дайте-ка умыться!

Генерал умывался прямо из таза, согласно местным обычаям. Ординарец стоял с полотенцем в руках. Умываясь, генерал приговаривал: «Ух хорошо. Весь сон сняло».

Потом не спеша вытер лицо, причесался и стал внимательно разглядывать довольно подробную карту с обозначениями на румынском и немецком языках, доставленную разведчиками. Должно быть, карта заинтересовала его, он взял лупу и, медленно передвигая ее, читал топографические знаки.