Чаши, используемые в тяною, обычно тусклого цвета, грубой отделки, часто с некрашеным дном, а по бокам допускаются подтеки, что считается благоприятным знаком «контролируемой случайности». Особо ценятся корейские чаши для риса самого дешевого качества, деревенская посуда с шероховатой текстурой, из которой чайные мастера выбирали случайные шедевры формы. Чайница обычно из потускневшего серебра или очень темного черного лакированного материала, хотя иногда используются старые керамические посудины для лекарств – чисто функциональные предметы, которые, опять же, были выбраны мастерами из-за их простой красоты. Одну знаменитую разбившуюся чайницу склеили с помощью золотого клея, после чего ее стали еще больше ценить из-за случайной сети тонких золотых линий, покрывавших ее поверхность. Закончив пить чай, гости могут попросить показать им всю использовавшуюся утварь, поскольку каждый предмет делался или выбирался очень внимательно и нередко использовался в церемонии из-за какой-то особенности, которая могла быть интересной кому-то из гостей.
Каждая принадлежность для тяною выбирается в соответствии с канонами вкуса, над которыми столетиями размышляли самые чувствительные люди Японии. Хотя выбор обычно делается интуитивно, при внимательном измерении предметов обнаруживаются интересные и неожиданные пропорции, – это такие же примечательные произведения спонтанной геометрии, как спиральные ракушки моллюсков или кристаллическая структура снежинки. Архитекторы, художники, садовники и ремесленники консультировали мастеров тяною и работали с ними, как оркестр с дирижером, и поэтому «дзэнский дух» перешел в предметы, изготавливаемые этими же ремесленниками для повседневного использования. Это, в частности, касается обычных, функциональных предметов – кухонной утвари, бумаги для сёдзи, мисок для супа, обычных чайников и чашек, ковриков для пола, корзин, бутылок и банок, тканей для повседневной одежды и множества других простых изделий, в которых японцы максимально демонстрируют свой хороший вкус.
«Дзэн» тяною еще больше проявляется в чисто светском характере ритуала, лишенного литургического характера, свойственного католической мессе или сложным церемониям буддийской школы сингон. Хотя гости в своих разговорах избегают политических, финансовых или деловых тем, иногда имеет место обсуждение философских вопросов, только без споров, но предпочтительно говорить об искусстве и самых естественных вещах. Не стоит забывать, что японцы разговаривают о подобных вещах с такой же готовностью и самозабвением, как мы разговариваем о спорте или путешествиях, и что их обсуждение естественной красоты не является таким наигранным, каким оно может быть в нашей культуре. Кроме того, они не испытывают ни малейшего чувства вины из-за этого признанного «бегства» от так называемой «реальности» деловых вопросов и мирского соперничества. Уход от этих дел так же естествен и необходим, как сон, и они не чувствуют ни угрызений совести, ни неловкости из-за временного приобщения к даосскому миру беззаботных отшельников, странствующих по горам, как погоняемые ветром облака, не занимающихся ничем другим, кроме выращивания горстки овощей, всматривания в плывущий туман и слушания водопада. Кто-то, возможно, познает тайну совмещения двух миров, обнаруживая в «суровой реальности» человеческой жизни то же бесцельное действие Дао, что и в сплетении ветвей на фоне неба. Как говорил Хун Цзычэн,
Если в твоем уме нет ветра и волн, ты всегда будешь жить средь синих гор и зеленых деревьев. Если твоя истинная сущность обладает творческой силой самой Природы, куда бы ты ни пошел, ты будешь видеть выпрыгивающих из воды рыб и летящих гусей. [179]
Стиль сада, соответствующий дзэн и тяною, – это, разумеется, не богато украшенные имитации природных ландшафтов с бронзовыми журавлями и миниатюрными пагодами. Цель лучших японских садов – не создать реалистичную иллюзию природного ландшафта, но просто намекнуть на общую атмосферу «гор и водоемов» в небольшом пространстве, причем дизайн сада наводит на мысль о том, что рука человека тут скорее помогала, а не руководила. Дзэнский садовник не стремится внушить природным формам собственные намерения, а вместо этого тщательно придерживается «ненамеренного намерения» самих форм, даже если это требует предельной осторожности и ловкости. На самом деле садовник никогда не прекращает подрезать, стричь, пропалывать и направлять рост своих растений, но он делает это так, как если бы он был частью сада, а не внешним наблюдателем. Он не вмешивается в природу, потому что он сам природа, и он культивирует растения так, как если бы он их не культивировал. Таким образом, сад одновременно является в крайней степени искусственным и чрезвычайно естественным!