Путь дзэн. Истоки, принципы, практика

Никто не живет на мысе Фуха;
Деревянный навес рассыпался;
Все, что осталось, —
Осенний ветер.
Вечерняя мгла;
Мысли о былом —
Какое оно далекое!

Аварэ – это момент кризиса между видением быстротечности мира с печалью и сожалением и видением ее как формы Великой Пустоты.

Ручей скрывается
В траве
Уходящей осени.
Листья падают,
Ложатся друг на друга;
Дождь бьет по дождю.

Момент этого перехода запечатлен в хайку, которое написал Исса после смерти своего сына:

Этот мир – капля росы, —
Возможно, он капля росы,
Но все же – но все же…

Поскольку югэн означает своего рода загадку, его труднее всего описать, поэтому стихотворения должны говорить сами за себя.

Море покрывается тьмой;
Голоса диких уток
Бледно-белые.
Жаворонок:
Лишь его голос спустился,
Не оставив ничего позади.
Что за крики
В густом тумане
Между холмом и лодкой?
Форель выпрыгивает;
Облака плывут
На дне ручья.

А вот пример югэн в двустишиях «Дзэнрин кусю»:

Ветер утихает, цветы продолжают падать;
Птица кричит, безмолвие гор становится глубже. [i]

Поскольку эти китайские двустишия последовательно использовались в обучении дзэн как минимум с конца пятнадцатого века, возникновению хайку не стоит удивляться. Влияние очевидно в хайку «югэн наоборот» авторства Моритакэ. В «Дзэнрин кусю» читаем:

В разбитом зеркале больше ничто не сможет отразиться;
Упавший цветок вряд ли поднимется на ветку. [j]

А Моритакэ говорит:

Упавший цветок
Возвращается на ветку?
Это был мотылек.

Говоря о связи дзэн с поэзией, нельзя не упомянуть монаха школы сото и отшельника Рёкана (1758–1831). Очень часто мы думаем о святом как о человеке, чья искренность провоцирует враждебность мира, но Рёкан примечателен тем, что был святым, которого все любили, – возможно, потому что он был не столько добрым, сколько естественным, как ребенок. Легко может создаться впечатление, что японская любовь к природе главным образом сентиментальная, сосредоточенная на тех аспектах природы, которые кажутся «милыми» и «красивыми», – мотыльки, цветение вишни, осенняя луна, хризантемы и старые сосны [176]. Но Рёкан также воспевает вшей, блох и холодный дождь.

В дождливые дни
Монах Рёкан
Жалеет себя.

И его взгляд на «природу» соответствующий:

Звук чистки кастрюли
Сливается
С голосами лягушек-древесниц.

В каком-то смысле Рёкана можно считать японским святым Франциском, только не настолько религиозным. Он странствующий простак, самозабвенно играющий с детьми, живущий в одинокой хижине в лесу с протекающей крышей и стенами, завешанными стихами, написанными его на удивление неразборчивым, паукообразным почерком, который так ценят японские каллиграфы. Он думает о вшах на своей груди как о насекомых в траве и выражает самые естественные человеческие чувства – грусть, одиночество, смущение или сожаление – без малейшего следа стыда или гордости. Даже когда его ограбили, он по-прежнему богат, потому что:

Вор
Оставил ее —
Луну за окном.

А когда нет денег:

Ветер приносит
Достаточно опавших листьев,
Чтобы развести костер.

Когда жизнь пуста в плане прошлого и бесцельна в плане будущего, вакуум заполняется настоящим – обычно сведенным к тонкой линии, к какой-то доле секунды, за которую ничто не успеет произойти. Чувство бесконечно растянутого настоящего нигде так не сильно, как в тяною, искусстве чая. Этот термин буквально означает нечто вроде «чай с кипятком», и благодаря одному лишь этому искусству дзэн оказал непомерное влияние на японскую жизнь, поскольку тядзин, или «мастер чая», является судьей вкуса во многих вспомогательных искусствах, связанных с тяною, – архитектуре, садоводстве, керамике, ковке, лакировке и компоновке цветов (икебана).