Путь голема

— Не мог высадить поближе к дому, — недовольно бурчу, проламываясь сквозь заросли кустарника. По привычке тащу тяжеленный фламберг за собой. На кой он мне сдался, ума не приложу, но расставаться с оружием не хочется.

Я полон сил и энтузиазма, а на теле ни царапины. Наверное, это бонус за все мои мытарства.

Как же приятно когда ничего не болит, и нет этого нестерпимого зуда обожженной кожи. Жаль костюмчик не подлатали. Насмешливые взгляды прохожих мне обеспечены. Не всякий бомж щеголяет вот в таком наряде погорельца-оборванца. Как бы еще милиция не заинтересовалась моей личностью…

Ничего, все это пустяки. От леса до трассы меньше километра, а там и до города рукой подать. Осталось только из леса выбраться, а это раз плюнуть. Это даже не лес, из края в край за час пересечь можно, а популярное место для пикников. Сам когда-то сюда на шашлыки выбирался. Молодежь его парком любви величает. А старики шутят, что в лесу меньше деревьев, чем здесь было зачато детей.

Тихо шепчут над головой густые кроны, рассеивая теплые лучи весеннего солнца. Еще день-два и лето нагрянет с изнуряющей жарой и духотой. Трещит на ветке сорока, настороженно поглядывая в мою сторону.

Наконец кустарник закончился. Облегченно вздохнув, выхожу на опушку, и улыбка сползает с лица.

Приехали!

Вот же засранец а не бог!

Я громко высказываю, что думаю о богах, этом мире, и вообще о жизни в целом. Досталось всем, даже тем, кого уже нет. Перепуганная гневной тирадой сорока срывается с ветки и улетает прочь.

А я-то думаю, с каких пор в парке любви так чисто стало. Ни тебе кострищ, ни битых бутылок, ни развешанных по ветвям латексных следов любви.

Переливаясь в лучах солнца, передо мной во всей своей красе раскинулся Хрустальный город.

Не смотря на постигшее разочарование, я полон восхищения. Вот уж точно божьих рук дело. Сквозь полупрозрачные городские стены можно рассмотреть суетящихся людишек. С такого расстояния они кажутся мелкими букашками в стеклянной банке.

Невесомыми лентами тянутся через весь город, от стен до центральной башни, стеклянные мостики. У верхушки башни они сливаются в широкий опоясывающий ее балкон. Город словно накрыт ажурным покрывалом из паутины.

— Шпиль на главной башне предназначен для защиты города, — сказал подошедший сзади Ильич. — Он рождает… роаждал молнии… — и, помедлив, спросил, — Значить дошел все-таки?

— Таки дошел, — отвечаю, не отрывая взгляда от города. — Вот только не туда пришел. Вот и верь всесильным после этого.

— Какие они?

— Кто?

— Спящие.

— Как живые, только мертвые.

Ильич хмыкнул и отошел.

Выскочив из-за кустов, бросилась ко мне Лиля.

— Димчик! Живой! Я даже не надеялась, что наш любимый герой останется в живых. — Радостно затараторила она, повиснув у меня на шее.

— Не дождетесь. Живее всех живых.

— Мне так плохо было. Что-то с ножками случилось. Так больно было, что я почти ничего не помню. Потом кошмар какой-то. Наверное, я от страха упала в обморок. Ты не поверишь, мне померещилось, что Тимошенька сгорел, а меня спасает Ильич. Представляешь, на плечо меня вскинул и бежит так быстро-быстро, и колоны мельтешат. А дальше ничего не помню. Потом здесь проснулась. Вот чудеса, да Димчик? А Тимошка говорит что все это правда. Глупенький.

— Ты ходишь? — изумленно смотрю на стройные ножки, символически прикрытые драными шортами.

— А я что, летать должна? — хихикнула Лиля, и кокетливо поправила длинные светлые волосы.

— Тимоха теперь должен на руках тебя носить и не отпускать ни на шаг, — отшучиваюсь я. А перед глазами — обугленные культи, волочащиеся по полу и стеклянные от безумия глаза. — А сам он где?

— Здесь, — стиснул меня Тимоха лапищами так, что кости затрещали. — Рад тебя видеть. Спасибо что вытащил из пекла. Дайла рассказала, как ты геройствовал. Раз мы тут значит победа за тобой.

Обугленные лохмотья спортивного костюма с трудом прикрывают мускулистое тело. Шрамов как не бывало. Пышная курчавая шевелюра как после хорошего шампуня стекает на крутые плечи.

— Взаимно, — хриплю в ответ. — Пусти, раздавишь.

— Как же, раздавишь его, — хмыкнул подошедший Прыщ. — Тьму тьмущую монстров порубал. Всем задницу надрал. С богами на брудершафт пьянствовал. Мертвых друзяк из могил поднял … Что ему какой-то тупой Тимошкин. Порвет как Тузик грелку.

— Смотри, чтобы я тебя не порвал, — выпуская меня из объятий, буркнул Тимоха. — Достал уже. Зудишь и зудишь. Голова от тебя болит.

— Не злись Тимоха, — хлопнул я его по плечу. — Привет Прыщ. Из могил, допустим, не я поднял, а спящие. Да и тебя это мало касается. Последний раз я видел тебя улепетывающим, и живее всех живых. Или добегался?

— Было дело, — неохотно ответил Прыщ и, скривившись, отвернулся.

— Мы там обыскались тебя. Куда тебя черти занесли?

— Отстань Димыч. Даже вспоминать об этом не хочу — Прыщ вздрогнул и скрылся в зарослях.

— Он странный после… этого… в общем воскрешения, — сказал Тимоха, глядя ему вслед. — Воскрешение это само по себе странно. Я не понимаю как мы здесь…

— Мне трудно будет объяснить…