Женщина выставила на свободный угол стола бутылку молока. Достала из сумы на лямке через плечо черную как смоль буханку хлеба и свёрток с жирными пятнами поверх газетной обёртки.
– Сало. Вот богатство-то! – хлопнув в ладоши, воскликнула Маргарита Ивановна, уловив аппетитный запах.
– Что бы мы без тебя делали, Параскевушка, – только и добавила Мария Александровна.
– Сашки не было? – вдруг спросила Параскева Фёдоровна.
– Какого Сашки? – не поняла немецкая тётушка Суровцева.
– Нашего Сашки… Соткина… Я его, шалопута, на рынке встренула. Сказала, что письмо ему от нашего Сергея пришло. Впереди меня побёг. Обещал муки принести. Так что тесто к вечеру заведу.
– Нет, не было Соткина, – ответила за двоих Мария Александровна, как и Маргарита, воспринимавшая Соткина как Соткина или Александра Александровича, но не как Сашку.
– Умеет жить, прохиндей. Пока стояла с ним на рынке, и цыгане к нему подходят по ручке здоровкаются, и жулики базарные кланяются, и милиционер прошёл, честь, как большому начальнику, от шапки отмахнул.
Параскева Фёдоровна сказала только часть правды про встречу с Александром Александровичем. Первоначально встретились они у стен Алексеевского монастыря, где женщина просила милостыню. За этим занятием и застал её бывший офицер. Подошёл точно к незнакомой, вложил ей в руку двадцатирублёвую купюру советскими деньгами. Это были очень большие деньги. Когда изумлённая женщина подняла глаза, то со стыдом и ужасом услышала:
– Пойдём, христова невеста. На сегодня лимит милостыней вышел…
Не успела «невеста» и слова сказать, как была поднята с земли сильными руками и увлечена в сторону.
– Ты уж смотри, Сашенька, голубушкам моим не проговорись, что я милостыню просила, – пыталась высвободиться женщина, – сердиться станут. Голодают мои родненькие. Сил нет смотреть, как страдают бедненькие.
– А ты тоже смотри не говори, что я тебе деньги дал. Я тебе ещё давать буду, только не ходи сюда больше. Договорились? Чего это в суме у тебя?
– Да вот на продажу или на мену снести хочу. Часы да книжки.
– Книжки можешь сразу выкинуть, а часы я тебе пристроить помогу, – пообещал Соткин.
– Сашенька, да тебя же письмо от Сергея нашего ждёт.
– Ну а чего же ты молчишь?
– Так и сказать не успела.
Соткин действительно явился почти следом за Параскевой Фёдоровной. Принёс полмешка муки. С его физической силой он мог бы одной рукой пронести даже пятидесятикилограммовый мешок с мукой, но это значило привлекать завистливые, удивлённые и любопытные взгляды голодных горожан. Половина мешка с мукой в его руках смотрелась примерно так же, если бы он шёл с обычной хозяйственной сумкой. Расцеловался с тётушками. Выложил на угол стола рядом с молочной бутылкой увесистый кусок сахара и коробку чая.
– Примите паёк, гражданки дворянки. И извольте дать мне моё письмо.
Пока женщины освобождали стол для предстоящей трапезы, Соткин читал. Письмо было не просто странным – оно было идиотским: