Путь Грифона

Суровцеву невольно вспомнилась сегодняшняя встреча со Сталиным. Не было никаких рациональных объяснений произошедшему факту. Их попросту и не могло быть, рациональных… Но само это происшествие помогло Суровцеву осознать многое из того, что не дано будет осознать и понять другим ни сейчас, ни через много лет спустя. Великий большевик и великий грешник Сталин попал в капкан государственного мышления и государственного служения, которые противоречили его революционному предназначению – уничтожать и разрушать. Уж кого точно судьба таскала за волосы, так это Сталина…

– Что-то мы как на поминках сидим, – вдруг нарушил молчание Черепанов, точно уловил сферу мыслей генерала, находившуюся где-то у некрополя Кремлёвской стены.

– Свят, свят, свят, – спешно перекрестился Суровцев.

– Это всё из-за вашей с Марией нерешительности, – категорично заявила Ангелина. – Дотянули до последнего… Но это и хорошо. Закончится война – тогда и зарегистрируетесь, и свадьбу настоящую сыграем. И чтобы невеста обязательно была в настоящем свадебном платье… Ещё имейте в виду, если не будет венчания, я, при муже заявляю, вам обоим руки никогда не подам.

– Ты же сама говорила, что это очень мучительно, – заметила подруге Мария.

– Мучительно исповедоваться. Ничего, я пережила и ты переживёшь… Зато при венчании будешь невестою в храме, а не посетительницей в задрипанной конторе записи актов гражданского состояния.

– Минуточку, – прервал жену генерал, – жених ещё и руки невесты у нас с тобой не попросил. И вообще, пойдём-ка, зять дорогой, – обратился он к Черепанову, – побеседуем о приданом. Прошу вас в кабинет, сударь.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, – поддержал шутливый тон генерала его помощник.

Молодые женщины рассмеялись.

– Ты меня, конечно, Линочка, извини, но называть тебя мамой я не буду, – уже как-то и не весело вовсе заявила Мария.

Войдя в кабинет, оставшись наедине с Суровцевым, Черепанов сразу же ошарашенно спросил:

– Товарищ генерал, Сергей Георгиевич, так Ангелина не знает, что вам в ближайшее время предстоит?

– Пока не знает. Давай ещё раз повторим, что повторить следует. Я выезжаю на Восток сразу, как только закончим дело в Европе. На новом, советско-японском, фронте мы можем с тобой и не встретиться, поэтому запоминай. По возвращении в Москву поселитесь с Марией здесь. Её я уже прописал. С пропиской твоей проблем, думаю, тоже не будет. На связь я, понятно, после войны сам выходить не буду. Исключая те случаи, когда возникает реальная угроза государству. И вообще, запомни: какая бы в России ни была власть, ни с кем, кроме маршала Голованова, Соткина и тебя, я дел иметь не пожелаю. В случае крайней необходимости можешь обратиться за помощью к Судоплатову и Эйтингону. Пожалуй, что ещё к генералу Фитину. Но это только в случае крайней необходимости. Что ещё? Если у тебя с Машенькой так всё сложилось, то ты отвечаешь теперь за её судьбу целиком и полностью. И перед Богом, и передо мной. Провожать тебя мы с Ангелиной не пойдём. Пусть невеста тебя и проводит. Вопросы есть?

Точно подтверждая правило, что влюблённые молодые люди меньше всего думают о временах, в которые им выпало жить и любить, Черепанов ответил кратко:

– Никак нет.

– Ну и хорошо. И как говорится, с Богом, и будь первым исполнителем своих приказов.

Проводив своих «молодых», Суровцев и Ангелина беседовали на кухне:

– Когда война кончится? – вдруг спросила Ангелина.

– Для нас с тобой – никогда. Когда будет взят Берлин и народ охватит всеобщее ликование, мы с тобой недолго порадуемся вместе со всеми и продолжим заниматься своим делом.

– Неужели ты не замечаешь, что уже сейчас все вокруг радуются. Народ точно вздохнул.

– Народ – это большой ребёнок. Он у нас не избалован сытой, благополучной и весёлой жизнью. А тут его хотели уничтожить. А он себя отстоял. Вот он и радуется. К тому же народ наш доверчив. Чем умело пользовались и пользуются. Часто забывая, что он хоть и наивен, но не глуп. И уж совсем удивляются, когда народ вдруг разозлится и переломает не только подсунутые ему игрушки, но и рёбра, а то и челюсти своих незадачливых воспитателей. Истинную силу этого малыша до конца не знает ни он сам, ни окружающие.

– Ты как-то странно говоришь. Отстранённо… Ты же часть народа…

– Скорее, его слуга. Я представитель почти полностью уничтоженного сословия, – с горечью произнёс он. – Россия была и осталась смыслом моего существования. Но это не та Россия, что была прежде. И не та Россия, что существует теперь. И даже не та, что будет в будущем. Наверное, я служу России небесной. Ведь зачем-то же нужна она была раньше и сейчас опять нужна Богу. Со своей историей, со своей территорией и со своим многострадальным и сложным народом… Ты что-нибудь слышала о Китеж-граде?

– Нет.