Путь Грифона

Поиск россыпи слов – святое
и опасное ремесло.
Горн бессонниц пройдя, как литое,
в жизнь мою это знанье вошло.
Я не ведал, что жизнь предложит
мне такое… Но ей видней…
Ты на целую жизнь моложе…
Я на жизнь без тебя бедней…

Глава 2 Кровавый путь

1920 год. Сентябрь – ноябрь. Украина

1920 год, точно грязная, густая и кровавая трясина, из которой даже в повествовании так просто не выбраться. И едва вырываешь ноги из месива одного, другого месяца и ощущаешь под ногами твёрдую почву возвышенности, как тут же поскальзываешься и сползаешь обратно.

Уже через ветреные, слякотные октябрь и ноябрь, кажется, выходишь к снежной вершине года. Кажется, стряхнув с ног пудовые, загустевшие комья вязкой неразберихи, ощущаешь под ногами землю, как уже не по грязи, а по замёрзшей глади декабрьского гололёда, точно в кошмарном сне, катишься обратно, через ноябрь и октябрь, в сентябрь и август.

Он сухой, безоблачный и солнечный. Он просолен людским и лошадиным потом. Насквозь пропитан не успевающей высыхать даже от нещадной жары кровью. Трупным смрадом. И снова, как в кошмарном сне, бежишь и не можешь убежать из военных лета-осени одна тысяча девятьсот двадцатого года. При всех немыслимых и мыслимых усилиях остаёшься на месте. Вдруг оказываешься в середине октября у железнодорожного полотна в районе села Ольшаники. И хочется трясти головой, чтоб понять, – сон это или явь? Что это? Вдоль рельсового пути, в поле, недалеко от села выстроились обвиняемые в грабежах и погромах полки неполного состава шестой дивизии Конармии. Свежий утренний ветерок заставил всех надеть шинели. Оружейная сталь винтовок и шашек неприятно холодит ладони. Уже близки первые заморозки.

Несколько дней тому назад в местечке, населённом исключительно евреями, комиссар шестой дивизии Шепелев застрелил бойца, пойманного им с поличным, за грабеж и убийство. Не прошло и полчаса, как сам комиссар Шепелев пал от пуль погромщиков. О чём и сообщил в своём рапорте в Реввоенсовет армии секретарь убитого комиссара по фамилии Хаган. И вот уже по личному распоряжению Ленина и Троцкого в Первой конной армии работает комиссия ВЦИК, наделённая самыми широкими полномочиями. Члены комиссии где-то заседают. Что-то изучают. Делают какие-то выводы.

– Ну что, доигрались, бляди? Дошутковались, мать вашу, – продолжал ругаться матом на конармейцев Будённый, – дошалились, шалуны херовы! Довыпендривались, индюки гребучие!

Спешенные бойцы «замаранных полков» отворачивали головы в сторону от бившего в глаза солнца. Со стороны казалось, что они виновато отводят взгляды. Или так они искоса поглядывают на большую группу коноводов при лошадях, которых оказалось так много, что невольно возникало подозрение, что «виноватые» в любой момент готовы броситься к своим коням, чтоб вскочить в сёдла и в один момент ускакать куда глаза глядят.

– Просили, умоляли вас, бисовых детей… Не трогайте жидов! Не трогайте, варнаки, чёртово еврейское семя! А вы что сотворили? Как сговорились, пакостники хреновы, – и снова следовал изысканный набор нецензурных имён нарицательных.

– Охолонись, Семён, – вполголоса сказал командарму Ворошилов, – погоди заворачивать, пока бронепоезда не подошли.

– И что с вами делать-то теперь? – чуть спокойнее спросил бойцов Будённый. Раздосадованно сплюнув под ноги своего коня, командарм поскакал вдоль рядов «чистых полков», стоявших чуть позади командиров. Ему предстояло возглавить «чистых» в случае сопротивления разоружению со стороны «замаранных».

– Давай, читай, – как можно спокойнее сказал Ворошилов члену комиссии Всероссийского центрального исполнительного комитета Минину, стоявшему рядом, и кивнул на пеший строй подразделений шестой дивизии.

Чуть проехав вперёд и ближе к понурым рядам пеших будённовцев, член ВЦИК и член РВС Первой конной Минин остановил коня. Строй чуть шевельнулся, точно хотел приблизиться к всаднику, чтобы лучше слышать его речь.

– Смирно! – оставаясь на месте, во всё горло прокричал Ворошилов, да так, что боевой конь под ним вздрогнул от неожиданности и едва не встал на дыбы.

– Приказ Революционного военного совета по войскам Первой конной красной армии. Номер восемьдесят девять. Одна тысяча девятьсот двадцатый год. Девятое октября, двадцать четыре часа, станция Ракитно, – почти криком подхватил приказной тон Ворошилова Минин.

Одновременно, вдали, справа и слева от выстроившихся полков, прогудели паровозные гудки бронепоездов, которые, сбавив ход, стали медленно приближаться. Им предстояло остановиться за строем, создав непреодолимую бронированную стену за спинами «замаранных».