Путь искупления

– Помоги-ка чуток, если не трудно. – Она помогла ему выбраться из машины. В измятой куртке он выглядел очень усталым и тяжелей обычного опирался на трость. – Есть хочешь? Мы тут останавливались, купили кое…

– Я не голодна. Где Ченнинг?

– Дай руку.

– Фэрклот, ну пожалуйста!

– Держи. А теперь пошли. – Начав двигаться, он заметно окреп и повел ее в тень под навесом террасы. – Тебе не трудно? – Старый адвокат махнул на кучу задранных кверху полозьями кресел-качалок; она перевернула то, какое поближе, подвинула к нему.

– Ну садись же, садись, – велел он, упав в кресло. Проигнорировав соседнее, Элизабет предпочла устроиться прямо на каменной ограде, так что их колени почти соприкасались.

– Какие приемы мы тут закатывали! Знаешь, люди буквально со всего света приезжали. Из Европы, Вашингтона, Голливуда…

– Фэрклот…

– Может показаться, что это прекрасная иллюстрация хорошо прожитой жизни. Могущественные друзья. Работа по душе. А теперь взгляни на все это сейчас – пустота и пыль, все эти восхитительные люди либо мертвы, либо на пороге смерти… – Он вытянул шею, оглядывая сложенные из камня колонны, массивные балки. – Я предложил этот дом с участком жене, когда та от меня ушла. Но она отказалась принять его, зная, насколько я его люблю. Сказала, что это мужское пространство, и нужно, чтобы в нем находился мужчина. Очень мило с ее стороны, не думаешь? Такая добросердечная ложь…

– Вы заговариваете мне зубы, Плакса.

– Возможно.

– Выходит, все плохо?

– Твой напарник убедил ее сделать благородное дело.

– Бекетт? Что?!

– Ему показалось, что у него нет иного выбора – только не с тем судебным решением. Он попросил меня сказать ровно столько, в надежде, что ты сможешь найти способ простить его.

– Простить? – Элизабет резко встала. Предательство – это уже слишком. – Он сделал в точности то, что я просила его не делать!

– Может, и так, но когда я опишу тебе действия юной дамы, то использую слово «благородное» не чисто для красного словца. Ченнинг призналась, чтобы быть уверенной, что тебе ничего не грозит и что у тебя все хорошо. Она предпочла сказать правду по совершенно достойной причине, а это редко бывает просто.

– Она в ИВС[36] штата или в местном?

– На данный момент в местном. Обвинение пока не предъявлено.

Элизабет уставилась в лес. Предъявлено там, не предъявлено, но она видела, как это должно быть. Девушку сейчас должны оформить. Раздеть догола. Досмотреть. Опять изнасиловать по полной программе…

– Она хотела, чтобы ты получила вот это. – В руке у старого адвоката появился листок бумаги.

Элизабет взяла сложенную в несколько раз страничку.

– Не возражаете?

– Конечно же, нет. Ни в коем случае.

Элизабет отошла на дальний конец террасы. Записка была написана красивым почерком и оказалась совсем коротенькой.

Дорогая Элизабет!

Вы говорили, что раны заживают, но только если ты сильная и твое дело правое. Я пыталась быть сильной, и, может, я могу быть сильной, но, делая то, что делала, я не чувствовала, что мое дело правое. Ваш напарник вам все объяснит. Он об этом догадался, и я знала, что в свое время и вы тоже это поймете. Думать об этом было просто невыносимо, это даже хуже воспоминаний о том, что мы вынесли вместе. Пожалуйста, не возненавидьте меня за то, что сказала правду о том, что на самом деле произошло. Огромное вам спасибо за то, что вы пытались сделать, но это я спустила курок, и никто больше. И только я виновата во всем. Пожалуйста, не сердитесь. Пожалуйста, не возненавидьте меня.

Элизабет перечитала записку по втором разу, а потом позволила своему взгляду упасть на озеро. Ну как она может ее возненавидеть? Они же сестры! Они же одинаковые!

– Ты как, в порядке, моя дорогая?

– Не думаю, что в порядке.

Рядом с ней возник Плакса.

– Судебное решение по твоему делу отозвано, и у полиции штата больше нет к тебе интереса. Могу отвезти тебя домой, если хочешь. Ничего с твоей машиной до завтра не сделается.

– А можно мне еще остаться на какое-то время?

– Да насколько угодно! Я не шутил насчет припасов. Есть еда, выпивка… Хватит хоть на неделю, если потребуется. – Элизабет кивнула, и Фэрклот придвинулся ближе.

– Ну что, стало полегче на душе? – спросил он. – После записки?

– Нет. Вообще-то нет.