Путь искупления

– Ей нужно нечто большее, чем просто крепкие стены, мистер Шоур. Ей нужны люди, способные понять. Вот вы, шесть футов с хвостиком росту, богатый человек, и весь мир у ваших ног. А Ченнинг вовсе не из таких. У вас есть хотя бы какое-то представление, что она чувствует прямо сейчас? Думаете, вы когда-нибудь сможете понять?

– Никто не знает Ченнинг лучше меня.

– Не в этом дело.

– А у вас есть дети, детектив? – Он выжидающе навис над ней.

– Нет. У меня нет детей.

– Вот когда будут, тогда и поговорим.

Он резко захлопнул дверь, оставив Элизабет с обратной стороны. Его чувства вполне можно было понять, но Ченнинг требовалось провести через полную горечи, изрытую опасными ямами территорию последствий, а Элизабет знала тамошние тайные тропы куда лучше остальных.

Подняв взгляд на высокие окна, она глубоко вздохнула, а потом двинулась вдоль подстриженных коробками кустов, возвышавшихся по бокам от нее, как стены. Тропинка вилась вокруг огромных дубов, а потом вывела ее на площадку у ворот, где, к своему полному удивлению, Элизабет обнаружила Ченнинг, сидящую на капоте ее машины. Хрупкое тело девочки словно утонуло в свободного покроя джинсах и мешковатом худи. Капюшон оставлял ее глаза в тени, но свет коснулся линии ее подбородка, когда она заговорила.

– Я видела, как вы подъехали.

– Привет, Ченнинг.

Девушка слезла с капота и затолкала руки в карманы.

– Как ты выбралась из дома?

– Через окно. – Она пожала плечами. – Постоянно так делаю.

– А твои родители…

– Родители обращаются со мной, как с малолеткой.

– Милая…

– Я больше не ребенок.

– Да, – печально произнесла Элизабет. – Да, пожалуй, это так.

– Они говорят, что всё в порядке, что я в полной безопасности. – Ченнинг стиснула зубы – хрупкая кукла из тончайшего полупрозрачного фарфора. – А я совсем не в порядке!

– Можешь быть в порядке.

– А вы в порядке?

Ченнинг позволила солнцу осветить лицо, и Элизабет увидела, как плотно кожа обтягивает скулы, увидела круги под глазами, такие же темные, как у нее самой.

– Нет, лапочка. Не в порядке. Практически не сплю, а когда все-таки получается, то вижу кошмары. Не ем, не хожу в спортзал, не разговариваю с людьми – только если совсем припрет. Потеряла за неделю двенадцать фунтов. Это несправедливо – то, что произошло в том доме. Меня зло берет. Просто хочу всех на клочки порвать!

Ченнинг вытащила из карманов руки, которые повисли по бокам.

– Мой отец едва может на меня смотреть.

– Вот в этом я сомневаюсь.

– Он думает, что мне нужно было убегать быстрее и отбиваться сильнее. Говорит, что, для начала, мне вообще нечего было делать на улице.

– А что говорит твоя мать?

– Приносит мне горячий шоколад и плачет, когда думает, что я не слышу.

Элизабет оглядела дом, который говорил о самоотречении и спокойном превосходстве.

– Не хочешь куда-нибудь выбраться?

– С вами?

– Да.

– Куда?

– А это важно?

– Думаю, что нет.

Ченнинг забралась в машину, и Элизабет повезла их прочь из исторической части города – мимо придорожного торгового центра, автосалонов, детских садов… Они пересекли городскую черту, а потом свернули на щебеночную дорогу, которая глубоко вреза́лась в густой лес, прежде чем полезть на высокую гору, одиноко возвышавшуюся посреди окружающих город холмов. Пока они преодолевали подъем, в салоне лишь тихо посвистывал ветер, и никто из них не заговаривал, пока дорога не достигла вершины и не закончилась просторной укатанной площадкой.

– Где-то тут должен быть заброшенный карьер, – нарушила молчание Ченнинг, в голосе которой явственно проглядывало любопытство.

Элизабет ткнула рукой в просвет между деревьями.

– Как раз наверху вон той тропы. Где-то с четверть мили.

– А зачем мы сюда приехали?

Элизабет вырубила мотор, затянула ручник. Ей надо было кое-что сделать, и это могло быть больно.

– Давай-ка немного прогуляемся.

Она повела Ченнинг в тень, а потом – по извилистой тропке, плотно утоптанной множеством людей, которые ходили по ней годами. Местами тропка довольно круто поднималась в гору. Они проходили мимо россыпей мусора и деревьев с вырезанными на серой гладкой коре инициалами. На вершине горы тропинка заканчивалась чем-то вроде смотровой площадки, с одной стороны которой открывался вид на город, а с другой – на карьер. В некоторых местах деревья кое-как держались в тонком слое почвы; в других проглядывала лишь голая скала. Это было завораживающее и очень красивое место, но к карьеру падал практически отвесный обрыв двухсот футов высотой.

– Зачем мы сюда пришли?

Элизабет подступила к самому краю и опустила взгляд на обширную поверхность холодной черной воды.

– Мой отец – священник. Наверное, ты этого не знаешь.

Ченнинг помотала головой, а волосы Элизабет подхватил ветерок, поднявшийся между крутыми стенами, словно вода вдруг дохнула на них из самой своей глубины.

– Я выросла в церкви, в маленьком домике рядом с ней, если точнее. В пасторате[14]. Знаешь такое слово?

Ченнинг опять помотала головой. Элизабет и в этом смогла ее понять. Большинство детей не понимают церкви как образа жизни, со всеми его молитвами, послушанием и смирением.