Путь искупления

Вырубив мотор, Бекетт прошел по загибающейся дугой подъездной дорожке к переднему крыльцу. В воздухе висел запах гари. Музыка, которая просачивалась сквозь стекла, резко оборвалась, когда он позвонил в дверной звонок. В наступившей тишине стал слышен треск цикад.

Дверь открыла мать Ченнинг.

– Детектив Бекетт! – Она была в дорогом платье и выглядела откровенно заторможенной.

– Миссис Шоур… – Та оказалась миниатюрной и симпатичной, слегка выветренной версией своей дочери. – Простите, что так поздно вас беспокою.

– Ну разве это поздно…

– Я надеялся переговорить с вашей дочерью.

Мать Ченнинг заморгала и покачнулась. Бекетт испугался, что она вот-вот упадет, но женщина вовремя оперлась рукой о стену.

– Кто это, Маргарет? – послышался голос с лестницы в глубине просторной прихожей.

Женщина неопределенно махнула рукой.

– Это мой муж.

Отец Ченнинг появился в спортивных шортах и футболке, весь пропотевший. На нем были боксерские туфли, кулаки замотаны матерчатой лентой.

– Он хочет поговорить с Ченнинг.

На сей раз это прозвучало совсем неразборчиво. Мистер Шоур тронул плечо жены.

– Каждый страдает по-своему, детектив. Заходите.

Бекетт проследовал за ним через просторную, словно театральное фойе, прихожую в кабинет, уставленный книжными шкафами и тем, что Бекетт счел весьма дорогостоящими предметами искусства. Подойдя к мини-бару, мистер Шоур налил в высокий стакан минералки, добавил льда.

– Налить вам что-нибудь?

– Нет, спасибо. Так вы боксируете?

– В юности. Обустроил себе спортзал в подвале.

Трудно было не восхититься. В свои пятьдесят с гаком лет Эльзас Шоур мог похвалиться мускулистыми ногами и широченными плечами. Если где-то среди мышц и скрывался жир, то Бекетт таких мест не приметил. А вот то, что он все-таки увидел, так это два больших лейкопластыря – один высовывался из-под рукава рубашки, другой пристроился высоко на правой ноге. Бекетт показал рукой.

– Поранились?

– Вообще-то обжегся. – Шоур покрутил воду в стакане и мотнул головой куда-то на зады дома. – Происшествие с грилем. Глупость, на самом-то деле…

Бекетт подумал, что это вранье. По тому, как тот это произнес. По тому, как забегали у него глаза. Приглядевшись получше, приметил опаленные кончики пальцев и проплешины на обеих руках, где волоски сгорели до основания.

– Вы сказали, каждый страдает по-своему. А что вызывает у вас страдания?

– У вас есть дети, детектив?

– Две девочки и сын.

– Девочки! – Шоу прислонился к массивному письменному столу и горестно улыбнулся. – Девочки – это особый дар для любого отца. То, как они смотрят на тебя, то, как верят, что нет таких проблем, с которыми ты не способен управиться, что нет таких угроз в мире, от которых ты не в состоянии их защитить… Искренне надеюсь, что вам никогда не доведется увидеть, как выражение полнейшего доверия исчезает из глаз ваших дочерей, детектив.

– Такого не будет.

– Настолько в этом уверены?

Лицо Шоура исказила еще одна натянутая улыбка.

– А сколько им сейчас, вашим дочерям?

– Семь и пять.

– Тогда давайте расскажу, как это происходит. – Отставив стакан, Шоур выпрямился во весь свой немалый рост, крепко расставив похожие на бревна ноги. – Вы строите свою жизнь и ближайшие планы и думаете, что предусмотрели абсолютно всё, что предприняли все возможные шаги, чтобы защитить тех, кого любите. Своего ребенка. Вы ложитесь спать в полной уверенности, что вы неприкасаемы, – а в один прекрасный день просыпаетесь с осознанием того, что сделали недостаточно, что стены не так крепки, как вам думалось, или что люди, которым вы безоговорочно доверяли, на самом деле не стоят никакого доверия, в конце-то концов. В чем бы ни была ошибка, вы осознаете это слишком поздно, чтобы можно было хоть что-то изменить.

Шоур кивнул сам себе, словно представляя себе Ченнинг в те самые юные годы, в семь и в пять, полную доверия.

– Привести дочь домой живой – это вовсе не то же самое, что привести ее домой такой же, какой она была. Многое из того ребенка, которого мы знали, безвозвратно ушло. Это составило для нас сложность, для матери Ченнинг в особенности. Вы спросили, почему мы страдаем. Я бы сказал, что такой причины вполне достаточно.

Скрытое в этих словах послание казалось сердечным и искренним, и все же Бекетт не был уверен, что до конца поверил этому представлению. Оно казалось каким-то слегка отрепетированным, малость заранее заготовленным. Суровость и неодобрение. Решительно выпяченный подбородок. Хотя то, что он сказал, было правдой. Каждый действительно страдает по-своему.

– Очень сочувствую вам по поводу того, что произошло.

Шоур уронил свою массивную голову.

– Пожалуй, вы могли бы наконец сказать мне, зачем вы здесь.

Бекетт кивнул, как будто именно это и намеревался сделать. Но лишь прошелся вдоль уставленной книгами стены, где вдруг остановился и наклонился вперед.

– Увлекаетесь стрельбой? – Он указал на ряд потрескавшихся корешков. Книги были старыми и основательно зачитанными. «Стрелковая выучка». «Наставление по скоростной стрельбе». «Курс владения пистолетом КМПП США[23]».